‒ Привет, ‒ слышу я его немного хриплый голос.
‒ Привет, ‒ шепчу я одними губами, чувствуя счастье всего мира.
Комментарий к Простить себя
На удивление большая глава. И да, меня потянуло на лирику. Второе стихотворение принадлежит перу Эдуарда Асадова. Кстати, на прошлую главу тоже нашла великолепный эпиграф от Анастасии Ларецкой.
========== Не мне он обещал вернуться ==========
Не мне он обещал вернуться.
Не мне в любви он клялся неземной.
Он в сторону мою не повернулся,
Но даже тем нарушил мой покой.
Не мне он посвятил свои терзанья.
И не меня храня, готов был жизнь отдать.
А все мои мечты и причитанья,
Не захотел, увы, не смог принять…
− Откуда это? – указывает он на мои волосы.
− Это… Это, − я заикаюсь и никак не могу подобрать нужное слово. Объяснить произошедшее почти невозможно. Наверное, это моя боль, вышедшая наружу, цена за его жизнь, знак любви, почти превратившейся в ненависть…
− Понятно, − задумчиво произносит он, не дав мне ответить. – Ты видела, как здание разрушилось?
− Я видела, как ты туда вошел.
Он замолкает и долго смотрит на меня, размышляя над чем-то своим. Наконец, словно собравшись с мыслями, он задает так мучивший его вопрос:
− Мы в тринадцатом?
− Да.
− Почему?
− Наш дистрикт уничтожен. Повстанцы забрали выживших людей сюда.
− Мама? – со страхом в глазах спрашивает он.
− Жива. Вик, Рори и Пози тоже. Они постоянно около тебя. Сейчас отдыхают.
− А Китнисс и Рута?
− С ними все в порядке, ‒ я не удивлена такому вопросу и не стану злиться. Все будет так, как должно быть. ‒ Они тоже в этом месте и скоро навестят тебя.
− Почему ты здесь?
− Куда же я пойду? У меня больше нет дома.
− Почему ты со МНОЙ? – выдавливает он последнее слово. Еще бы… После тех слов, что я наговорила.
− Я меняла тебе бинты, давала лекарство и следила за капельницей. Больных слишком много – врачи не справляются. А твоя мама не может быть с тобой круглосуточно, Рори, Вик и Пози тоже в ней нуждаются. Вот я и помогаю.
− Почему только мне? – грубо продолжает он, а я от страха сжимаюсь в комочек. – Здесь полно раненых. Им тоже нужно делать перевязки и давать лекарства: не у всех есть родные поблизости.
− Если хочешь, я и им тоже буду помогать. Не думала, что это будет тебе неприятно.
− Мне приятно, − после долгой паузы отвечает Гейл, и его голос как будто теплеет, а на измученном лице появляется по-мальчишески самодовольная улыбка. – Просто обо мне чужие люди обычно не заботятся.
− А мне не привыкать, – заканчиваю я одними губами, собираясь уйти, но новый вопрос заставляет меня остаться.
– Пит тоже в тринадцатом?
– Пит ранен и очень плох, – чувствую, как мой голос вновь начинает дрожать. – Лежит в реанимации. Кажется, у него контузия и много ожогов. Когда на наш дистрикт сбросили бомбы, он помог многим, вытаскивал из-под обломков детей и нас с миссис Хоторн и ребятишками довел до Луговины.
– Неужели считал себя моим должником? – резко перебивает меня Гейл. – А теперь выходит, это я ему обязан! – молчу, не зная, что ответить, а он поднимает застывший взгляд к потолку, словно пытается разглядеть на нем невидимую муху.
– Я пойду, – медленно встаю, на что он даже не реагирует. – Предупрежу твою маму: она ведь не знает, что тебе стало лучше.
В нашу спальню я бегу, даже не страшась утреннего наказания за то, что разбудила своим конским топотом весь отсек. Щеки горят, правый бок тянет, а сердце колет тысячью иголок. Гейл очнулся. Очнулся….
– Миссис Хоторн, – я трясу за плечо свернувшуюся калачиком около спящей дочери женщину. – Миссис Хоторн!
– Что? Что случилось? – спросонья она мало что понимает.
– Гейл очнулся!
– Гейл очнулся? – измученное лицо матери того, кто еще вчера бы при смерти озаряется блеском летнего солнца. – Очнулся, – вновь произносит она, словно не верит моему голосу, и десятки так долго сдерживаемых слезинок начинают прощаться с глазами цвета только что выплавленной стали.
– Идите, – шепчу я. – Он Вас ждет. Я предупрежу Вика и Рори.
– Пози…
– Я посижу с ней, – кричу я ей уже у дверей спальни Вика и Рори. – Просыпайтесь, сони, – смеюсь я, включая свет. – Ваш брат пришел в себя!
Рори запутывается в одеяле, Вик падает с кровати и долго не может отыскать очки на тумбочке. Они убегают вслед за матерью босоногими и в пижамах. Мне становится легче. Я почти счастлива.
– Главное, что твой брат будет жить, – говорю я посапывающей во сне Пози. – Теперь у вас все будет хорошо. Очень скоро Гейл встанет на ноги и будет с той, кого любит. А я… Я ему никто. Насильно мил не будешь. Нужно постараться начать жить заново. Вспомнить все и все учесть, чтобы получить второй шанс. А пока я буду просто Мадж Андерси из Дистрикта-12. И все бы ничего, если не считать, что я одна в целом свете, без семьи, без друзей, без дома.
****
– И долго ты будешь прятаться от Гейла? – спрашивает меня миссис Хоторн спустя неделю после «ночного беганья слонов по коридорам», пока мы чистим огроменную гору картошки для обеденного супа.
– Я не прячусь, – мгновенно ощетиниваюсь от такой формулировки, но под взглядом внимательных серых глаз, которые сканируют меня, словно рентген, теряю весь свой пыл. – Миссис Хоторн, – выдерживаю долгую паузу, – война идет по стране, набирая обороты: почти все дистрикты присоединились к тринадцатому, большинство Победителей активно выступают против Капитолия, снимаясь в агитационных роликах. Победа близка, и не нужно быть семью пядями во лбу, чтобы понять: на этот раз Капитолий проиграет. Власть Сноу падет, а Китнисс и Питу больше не придется притворяться влюбленными, чтобы защитить свои семьи. Каждый из них заживет своей жизнью.
– Знаешь, Пит очнулся, ‒ говорит она, превращая мой монолог в пустоту.
– Правда? – удивляюсь я.
– Да. Мелларк рассказал мне за завтраком. Китнисс вчера разрешили навестить мужа. Говорят, что она даже пела ему. И вот…
– Как он себя чувствует?
– Пока не очень. Даже отца с трудом узнает, а про Голодные игры, дочь и жену вообще ничего не помнит.
– Ужасно, – расправляю спину, кладя нож на стол, пока хмурая никогда неулыбающаяся повариха отчитывает Сальную Сэй за то, что та положила слишком много мяса.
– А он спрашивал о тебе.
– Хорошо я навещу Пита вечером, – вытираю пот со лба длинным рукавом, изумляясь такому желанию своего одноклассника.
– Не Пит, а Гейл, – компаньонка ошарашивает меня еще больше. – Китнисс была у него только раз, и особенной радости моему сыну их встреча не доставила. Теперь она проводит все свое время, глядя на мужа через стекло.
– Просто ее мучает чувство вины, когда Питу станет лучше, все изменится.
– Значит, ты сидела около Гейла тоже из чувства вины?
– Нет. Не только, – вновь берусь за нож и продолжаю счищать шелуху. – Все очень сложно. Порою я и сама не могу разобраться с тем, что чувствую. – Миссис Хоторн отворачивается, оставшееся время мы готовим молча.
Я вздыхаю. Скоро будет еще хуже. Пока Гейл в госпитале, он не появляется в общем зале столовой. А дальше… Скоро он сядет за стол вместе со своей семьей, а мне придется есть одной. И все же так правильней. Он не мне обещал вернуться. С глаз долой – из сердца вон. Хотя… Когда я готовлю бульон для больных, скручиваю бинты или раздаю лекарства, то думаю о Гейле. Я не могу не думать о нем. Никто не знает, что я прихожу ночью, чтобы посмотреть на него, однако у меня нет на него прав, нет, и никогда не было.