– Ну, как? – шепчет Пит, прижавшись к косяку двери.
– Сходила. Койн отпустила меня. Завтра едим свежую кобанятину.
– Наконец-то. А то все каша да каша!
Взгляды, жесты и биение сердец порою заменяют тысячи слов. Я чувствую, что становлюсь лишней. Опять. Обхожу Пита и покидаю комнату, тихо попрощавшись. Сын пекаря и его жена продолжают ворковать, не замечая моего ухода. Даже если Пит не вспомнит их совместную жизнь, это им не помешает, потому что он снова в нее влюбился… Гоню от себя странные мысли. Меня это не должно касаться. Не мое дело! Все будет так, как должно быть.
Возвращаюсь в больничный отсек, представляя, что я гигантская змея, ползущая по глубокому туннелю. Повсюду постоянно встречаются люди в серых комбинезонах, похожие на огромных муравьев и бескрайнюю бесцветную массу. Если бы мама и Мэри были рядом, но теперь между нами облака, и, увы, не кучевые.
‒ Ты больше не любишь меня, Мадж? ‒ крепкие пальцы вцепляются в мою руку железной хваткой. Тоненький голосок смахивает на писк. Опускаю глаза и замечаю две темные косички и смуглое личико.
‒ Ну, что ты, Пози? Я очень люблю тебя.
‒ Почему тогда не рассказываешь своих историй?
‒ Просто я была занята. Здесь много работы, а я не хочу прослыть дармоедкой.
‒ Ты идешь спать? Расскажи сейчас что-нибудь.
‒ Пожалуй, ‒ строчки рождаются сами собой, как ответ на давно мучающий меня вопрос:
Страшное слово – «чужой»!
Страшнее его – невезенье!
Ну, как мне пройти одной
Сквозь беды и их сплетенье?
Страшное слово – «уйди»,
( А мне страшнее остаться…)
Он просит все время: «Пойми!»
Как страшно мне с ним расстаться!
Я знаю, любовь –это блажь!
«Вот глупости,- скажут. - Чудачка!»
В моей душе саботаж…
За ним я бегу как собачка.
Мне страшно, что бросит, уйдет,
Что стану я вновь одинокой.
И сердце тогда не всплакнет
Под этой печалью глубокой.
‒ Почему все твои стихи такие грустные?
‒ Однажды придумаю что-нибудь повеселее, ‒ мы медленно доходим до нашей комнаты. Мама Гейла расправляет кровать. Я замираю у входа. ‒ Миссис Хоторн…
‒ Ты, наверное, устала. Отдохни, ‒ ласковый взгляд пристыжает меня больше самой жестокой проповеди.
‒ Гейлу лучше. Воспаления нет. Скоро и перевязки не понадобятся.
‒ Я знаю. Конечно, время все лечит. Твои раны тоже затянутся.
Впервые за несколько последних дней мы ложимся спать в одно время. Мои соседки засыпают почти сразу, я долго ворочаюсь, пытаясь найти своему бегству оправдание и восхищаясь силой духа и выносливостью матери Гейла. Как ей удалось выжить одной с четырьмя детьми и без мужа? Бедняжка. Она сдирала свои пальцы до костей лишь бы прокормить малышей, да и здесь я с трудом уговаривала ее поспать и отойти от кровати Гейла хоть на несколько часов, пока тот был без сознания. Наверное, сказывается жизнь в Шлаке, у меня с миссис Эвердин нет и половины внутренних качеств Хейзел Хоторн.
Следующие три дня становятся обычными. Я несу свою вахту в госпитале и стараюсь быть доброй ко всем. Скоро я уеду, а Гейл останется, значит, за эти несколько дней нужно помириться окончательно и хотя бы расстаться без взаимных обид и угрызений совести. Начинаю задерживаться у его кровати, перекидываясь парой фраз об общих знакомых, и уговариваю полежать еще один день, чтобы быть полностью спокойной насчет его физического здоровья. Он соглашается или делает вид и часто смеется. На четвертый день утром его кровать оказывается пустой. Пустота больничной койки подобно пауку начинает плести тоскливую паутину вокруг моего сердца. Больных становится все меньше ‒ больше мне нечего делать в госпитале. День не заканчивается. Кусок в горло не лезет. Я бегаю по длинным коридорам, пытаясь отыскать Гейла, но не спрашиваю ни у кого: слишком сильно боюсь найти. В глубине души я знаю: он в лабораториях с ученым из третьего.
За ужином выжившим после бомбардировки вежливо предлагают начать собираться домой. Никто не обижается. Каждый уже давно ждал этих слов. Наступает момент прощания с новыми знакомыми. Скоро я увижу лучи настоящего солнца.
‒ Как дела, фея? ‒ любимый голос заставляет меня оглянуться. Высокий темноволосый военный в новой темно-синей форме стоит напротив меня. Серьезный выдержанный взгляд серых глаз, приветливая улыбка и новые погоны капитана завершают складный образ. Что ж, штурм второго и взятие Капитолия ‒ Гейл заслужил свои звездочки.
‒ Хорошо. Завтра начну собираться в путь.
‒ Пригляди за мамой и детворой.
‒ Разве они не остаются здесь?
‒ Нет, боюсь, они не смогли привязаться к Дистрикту-13.
‒ Значит, ты остаешься здесь один?
‒ Нет. Я отправляюсь во второй. Вспышки сопротивления новому режиму там особенно сильны.
‒ Условие, ‒ заикаюсь. ‒ Вот в чем оно состояло.
‒ С моей стороны это даже не было уступкой. Я бы все равно туда отправился.
Молчание. Я, наверное, должна что-то сказать. Нечего. Мысли разрознены. Он уезжает опять.
‒ Я ошибся и опоздал.
‒ Нет. Тебя еще покормят, ‒ пищу я.
‒ Я опоздал не на ужин. Пропуск приема пищи ‒ не самое страшное, ‒ он отворачивается и уходит. Я остаюсь. Одна. Он уезжает не во второй. Он уезжает из моей жизни. Он понял, что слишком поздно. А я… я не могу его отпустить вот так… И я бегу, бегу, как тогда во время «звездопада», потому что я должна что-то сделать, потому что теперь уже я могу ошибиться и опоздать.
‒ Гейл, ‒ кричу я, заставляя военного остановиться. ‒ Гейл, ты надолго уезжаешь во второй?
– Недели на три, может на месяц. Как решу все дела.
– Месяц – это целая вечность, ‒ закусываю губу, но это мало чем помогает: непослушные слезы все-таки проливаются.
– Но ведь в этот раз я точно вернусь, – с улыбкой обещает он, касаясь моей седой пряди и заправляя ее за ухо.
− Так ты приедешь в Двенадцатый?
− Да. Когда обустроюсь во втором, вернусь за своей семьей.
– Можно, я приду на перрон встречать тебя? ‒ стыжусь и всем сердцем надеюсь, что он разрешит.
– Я не знаю точной даты приезда и сообщить не могу: почта и телефон вряд ли быстро заработают.
– А я буду приходить каждый день, и тогда точно не пропущу твой поезд.
– Мадж, – говорит он мягко, беря меня за руку и поднося ее к гладко выбритой щеке, а затем к губам. – Не тревожь себя напрасно. Я не хочу опять сделать тебе больно.
– Это ничего… Чтобы ты потом не решил. Я все равно буду приходить, ты только помни об этом… А пока я буду любить за двоих, – Встаю на цыпочки и легонько целую его в щеку. Он крепко прижимает меня к себе, я отстраняюсь, как только он меня отпускает. Убегаю в комнату не в силах терпеть эту муку прощания. Утром я не застаю его. Видимо, специальная группа уехала ночью. Злюсь и колочу подушку.
‒ Мисс Андерси, ‒ хрипловатый голос зачем-то зовет меня.