‒ Чего Вам? ‒ ворчу, закрывая мокрое лицо от слез в ладонях.
‒ Хотел сказать вам спасибо за Ваши чудные руки, доброту, терпение и за чуткость, ‒ открываю глаза и замечаю у дверей своей спальни крючкообразного наполовину облысевшего старичка с темно-коричневыми пятнами на лице. Кажется, ему отняли ногу и поставили протез. Так и есть трость в руке, значит, не ошиблась.
‒ Меня не за что благодарить, ‒ пожимаю плечами. ‒ Вас лечил настоящий кудесник.
‒ Вы сделали немало. Ваша улыбка согревала мою душу. Вы стали единственным человеком без белого халата, кто меня навещал. Счастья вам.
Старик уходит, я медленно поднимаюсь и выхожу в коридор. Отчего-то мне вспоминается папа и его глаза. Не хочется ничего. Оглядываюсь по сторонам и налетаю на сгорбленную фигуру, с трудом идущую вперед. Походка неровная, на щеках следы от ногтей, губы искусаны…
‒ Китнисс? Что-то случилось? Рута? ‒ девушка машет головой из стороны в сторону, хватаясь левой рукой за сердце, и стонет, словно от дикой боли. Из правой вылетает немного мятая серая бумажка. Поднимаю ее, пытаясь отдать владелице, но упорно отталкивает никчемный листочек. Подношу его к своим глазам и обмираю. Свидетельство о расторжении брака и Китнисс и Пита Мелларк.
‒ Пит все вспомнил, ‒ плачет она, ‒ вспомнил.
Что ж. Вот дело и решилось. Гейл еще может быть счастлив, а для меня круговорот бед только начался.
========== Я против грусти ==========
То, что еще несколько месяцев назад было Дистриктом-12, превратилось в руины и горы бескрайнего пепла, который иногда под действием ветра поднимается в воздух и заставляет почувствовать горьковатый запах дыма. Все еще запах дыма… Дорог не видно, практически все дома стали плоскими, как коврики; волей чьей-то насмешки они разлеглись по земле в окружении одиноких осколков кирпичей, стекол и изломанных палок. Все деревья сожжены дотла, кладбище с бесчисленным количеством деревянных крестов тоже уничтожено. Глубокие рытвины без труда заметны на местах, где когда-то были могилы. Хорошо, что эти люди умерли давно… В конце улицы, где когда-то располагался мой дом, распростёрлась огромная яма, которая похожа на рот беззубого кашалота, поглотившего всех. Боже мой, а я волновалась за клумбы Мэри… Где-то вдалеке слышится оглушающий рев работающх экскаваторов: они старательно роют гигантский котлован на Луговине, чтобы сбросить туда останки тех, чьи тела были разорваны бомбами или сгорели в жерле всепоглощающего адского пламени. Колоссальная Братская Могила…
‒ Мисс Андерси. Мисс Андерси! ‒ звучит молодой, красивый голос, принадлежащий бывшему шахтеру и хорошему другу Гейла. ‒ Вам не стоит тут стоять.
‒ Я осторожно, Том. Со мной ничего не случится.
‒ Я не о технике безопасности говорю, Мисс Андерси, ‒ он вздыхает и нагибается, чтобы отряхнуть штаны, запачканные землей и пеплом. ‒ Вы каждый день сюда приходите.
‒ Мне нужно, Том. Простите.
‒ Ваш отец был хорошим человеком. Не выдал имена шахтеров миротворцам во время первой стычки, хотя знал о бунте заранее, нашел способ связаться с тринадцатым. Жаль, что Вашей семье не удалось спастись.
‒ Жаль…‒ отворачиваюсь и смахиваю набежавшие слезы. ‒ Жаль, ‒ показываю в сторону Луговины, ‒ что все эти люди не смогли спастись.
‒ Да уж. Порою мне хочется опустить руки, ‒ он теребит нос. ‒ Сесть и ничего не делать. Нет, не потому что устал. В шахте я уставал больше. Просто…
‒ Просто, ‒ подсказываю я, ‒ это давит. Вам приходится расчищать дороги. Вам попадаются людские кости..? ‒ он прикрывает глаза и долго не отвечает, почти разворачивается, чтобы уйти, но зачем-то остается.
‒ Знаете, Мадж, ‒ впервые произносит мое имя, и в его устах оно звучит по-особенному: ласково и трепетно. ‒ Мы с Гейлом делили всех на своих и чужих, а оказывается в городе было немало хороших людей, а в Шлаке тоже попадались подонки… Я не позволяю себе горевать по усопшим. Не позволяю именно ради них, ради той жертвы, что они принесли.
‒ Вы, молодец, Том! ‒ улыбаюсь и касаюсь его плеча. ‒ Вы против грусти!
‒ Да, и Вы, Мадж, тоже будьте против грусти! Помните о них, но живите дальше. Я вообще-то не имею права, но дух совести сильнее. Нашел это вчера близ Вашего дома. Мне кажется, это принадлежало мэру или его жене, ‒ незаметно вынимает из-за пояса, прикрытого коричневой жилеткой, и протягивает мне сверток, завернутый в черную клеенку.
Дрожащими руками убираю обертку и обмираю. Верхняя часть обложки сгорела полностью, первые пять страниц обуглились наполовину, остальные пожелтели, но остались целыми. Смотрю на серые буквы и не могу поверить: Я держу томик «Джейн Эйр», тот самый, что я так долго читала маме, тот самый, что взяла из библиотеки отца, тот самый, который так усердно протирала Мэри от пыли.
‒ Она была прикрыта землей и поэтому сохранилась, ‒ говорит мужчина, растеряно глядя на меня.
‒ Спасибо, ‒ шепчу я и в порыве чувств целую его в щеку. ‒ Вы нашли не книгу, Вы отыскали часть моей души, ‒ прижимаю сверток к груди, как величайшее сокровище в мире, ‒ Как я могу Вас отблагодарить?
‒ Вы отблагодарили давно, ‒ пожимает мою руку. ‒ В госпитале, когда ухаживали за мной. ‒ Идите, мисс Андерси, и не приходите сюда хотя бы неделю.
‒ Хорошо. До свидания, ‒ кричу ему вслед и бегу к участку своей работы. Обеденный перерыв подходит к концу. Я не должна задерживаться. Папа не любил, когда люди опаздывают на свою работу. А маму бы, наверное, хватил удар, если бы она узнала, что ее благовоспитанная и начитанная дочь занимается озеленением улиц.
Каждый день я начинаю с того, что проверяю всхожесть цветов в клумбах и поливаю их, а затем иду к месяц назад высаженным кустарникам и молодым деревцам, иногда подвязываю их, чтобы буйные порывы ветра не оборвали только что зародившуюся жизнь, и удобряю специальной смесью. Мне нравится моя работа: я помогаю выжженной земле зазеленеть, я избавляю дистрикт от боли. Пройдет много-много месяцев прежде, чем он станет зеленой цветущей долиной, но я верю, что у него получится. Ведь моему черному изуродованному и обожженному сердцу удалось зацвести.
Большей частью облагораживанием города я занимаюсь одна. Лишь иногда под вечер мальчишки Хоторны приходят, чтобы помочь мне, и приносят новые саженцы деревьев из леса. Чаще всего они заняты на стройке и помогают взрослым мужчинам возводить новые дома. Работа спорится: каждый вернувшийся хочет принести в отстройку дистрикта частичку себя, все стараются для будущей прекрасной жизни без Голодных Игр. Теперь Дистрикт-12 будет заниматься производством лекарств, поэтому у миссис Эвердин работы тоже хватает.
Я, Хейзел Хоторн, Рори, Вик и Пози вместе с Прим и ее мамой живем в старом доме Китнисс. Огонь не задел Деревню Победителей. Она осталась цела и превратилась в коммунальный поселок до тех пор, пока строятся новые дома в городе. Победительница семьдесят четвертых игр и ее дочь тоже живут с нами. Пит не вернулся в двенадцатый, где он теперь никто не знает. Его дом закрыт ото всех, одинокий и печальный, он наводит скорбь на всех, кто смотрит на его пустые, никогда не зажженные окна. Метью Мелларк пожелал остаться в тринадцатом. Наверное, он не смог возвратиться туда, где погибли его жена и сыновья, а дело всей жизни стало грудой праха…
Китнисс медленно угасает. Иногда она неделями не встает с постели и не желает ни с кем разговаривать, напоминая молчаливый кусок льда. Рутой все женщины занимаются по очереди…
«Ту. Ту-ту», ‒ гремит звук приходящего поезда. Сегодня я так заработалась, что чуть было его не пропустила. Ах. Снимаю косынку и фартук и скорее прячу их вместе с томиком «Джейн Эйр» в дорожную сумку, перекинутую через плечо. Поезд приходит каждый день равно в пять часов вечера и привозит в Дистрикт-12 семена, продовольственные товары, строительные материалы и даже одежду. Здесь всегда толпится народ. Мужчины загружают состав, женщины проверяют срок годности продуктов и их целостность, малышня пытается урвать лишнюю конфетку, случайно выпавшую из коробки при разгрузке вагона. Я прихожу с другой целью: я жду и встречаю Гейла. И это сладостное чувство ожидания рождает в моей душе странный трепет. Я прихожу на перрон ежедневно, надеясь, что сегодня он приедет обязательно, и всегда расстраиваюсь, когда не нахожу его в толпе новеньких. И все же какая-то часть меня, маленькая, но вредная и горластая, радуется тому, что он все еще далеко. Она знает то, о чем я так долго боялась подумать: Охотник, приехавший за матерью и сестрой с братьями, не оставит одинокую и печальную Китнисс здесь. Он заберет ее с собой. Наверное, это будет единственно правильным решением. У них дочь, между ними существует особая мало кому понятная связь, Гейл любит Китнисс, да и она явно испытывает к нему какие-то чувства, правда, какие ей самой решить трудно.