Я давно приняла и согласилась с этим, но все равно прихожу сюда ежедневно, хотя бы для того, чтобы иметь шанс увидеть его.
‒ Поаккуратней, черти, ‒ кричит толстый начальник поезда, внимательно следя за тем как длинные тяжелые ящики вынимают из первого вагона. ‒ Не дрова. Не дрова.
Четвертый, пятый, шестой…одиннадцатый. Снова не приехал. Поднимаю глаза к небу и закрываю их. На дворе уже сентябрь, но солнце все еще теплое и светит на удивление ярко.
‒ Неужели не обманула? ‒ доносится звон райских колокольчиков за спиной. Я оборачиваюсь и боюсь поверить. Живой. Здоровый и вернувшийся. Военная форма обтянула широкие плечи. Кажется, он стал выше еще на несколько дюймов. Левая рука расслаблена, а правая сжимает букет из белых гладиолусов.
‒ Здравствуй, Гейл, ‒ только и хватает у меня смелости произнести. Словно прикованная, я стою на земле, не имея даже возможности пошевелиться, а он рассматривает меня с такой наглостью, что я кажусь сама себе диковинным созданием из капитолийского цирка.
‒ Как дела? ‒ он улыбается и слегка прищуривается.
‒ Все хорошо. Мы живем в Деревне Победителей в старом доме Китнисс.
‒ Нравится? ‒ он делает шаг ближе и протягивает цветы. ‒ Белый, да?
‒ Белый… ‒ краснею, принимая цветы-звезды. ‒ Спасибо, ‒ подснежники давно затерялись, а эти источают медовый аромат. И как он вспомнил, неужели думал обо мне?
‒ Отведешь домой? Или тут ночь проведем? ‒ от таких слов хочется провалиться сквозь землю. Покрываюсь еще более густой краской.
‒ Отведу.
‒ Дистрикт, смотрю, во всю отстраивается, ‒ замечает Гейл, пока мы идем неспешной походкой по протоптанной тропинке к Деревне Победителей.
‒ Да, все стараются. Виден вклад каждого, ‒ делаю паузу. ‒ Как Второй?
‒ Там жизнь кипит. Но не все хорошо так, как бы хотелось. Есть группировки, которые по-прежнему не хотят сотрудничать. Однако, как видишь, на пару дней меня отпустили.
‒ Миссис Хоторн и дети будут на седьмом небе от счастья.
‒ Когда начальство узнало, что у меня есть семья в Двенадцатом, которую я хочу забрать, то выделило мне трехкомнатную квартиру. Целых две недели жил в ней один: раньше приехать никак нельзя было.
‒ Здорово, ‒ останавливаюсь и заставляю его взглянуть на себя. Лучше сейчас. Лучше тут. ‒ Гейл, Пит развелся с Китнисс.
‒ Давно? ‒ черные брови взлетают так высоко, что касаются корней волос.
‒ В тот же день, что ты уехал.
‒ Почему не знаешь?
‒ Не знаю. Китнисс говорила, что он все вспомнил. Гейл, ей так плохо. Она, словно помешалась. Прим говорит, что Китнисс теперь, как их мама в первые годы после смерти мистера Эвердина.
‒ Зачем ты это мне говоришь? ‒ не отвечаю, он ведь и так все понимает. Просто Китнисс свободна. Пит где-то далеко, и Сноу больше никому не угрожает. ‒ Знаешь, а ведь мы все с ней решили, сразу как ты ушла. Поняли, что ничего у нас не выйдет. Я много чего передумал, пока был во Втором, ‒ поворачивается ко мне лицом и вдруг касается моих плеч. ‒ Я бы хотел, чтобы ты поехала со мной, ‒ внутри меня что-то отрывается и падает вниз.
‒ Зачем? ‒ в его глазах застывает удивление и, кажется, уважение. Такого он, видимо, не ожидал.
‒ Мы бы попробовали начать все заново. Я хочу построить жизнь с тобой.
Молчу. Выжидаю. Взвешиваю. Слишком страшно поверить в то, чего я так долго ждала. Он тоже ждет, словно дает мне время, словно теперь его жизнь и судьба зависят от моего решения.
‒ Ты ведь меня не любишь. Даже моей любви не хватит на двоих.
‒ Ты права, ‒ снова пауза. ‒ Помнишь, ты когда-то сказала: «Любовь начинается с симпатии. С дружбы»?
Помню. Слишком хорошо помню. Тот день стал началом конца.
‒ Я многого не понимаю, Гейл. Ты меня в госпитале и видеть не хотел, потом вдруг начал искать возможность встретиться. Я знаю, что порою веду себя глупо. Я не должна была просить разрешения встречать тебя. И много чего говорить не должна была. Не занимать чужое место! Не желаю заполнять пустоту, которую создала другая. Китнисс…
‒ Китнисс занимала много места, но мы решили оставить друг друга в прошлом.
‒ Ты мог бы найти другую. Гораздо лучше.
‒ Уже нашел. Куда лучше?
‒ А если ничего не выйдет, не получится?
‒ А почему люди, которые расчищают дороги, высаживают деревья и отстраивают дома, не задаются этим вопросом, ‒ он берет мою свободную руку и обхватывает ладонями. ‒ Пальцы холодные, как ледышки, ‒ поочередно касается каждого губами.
‒ Не все сразу, Гейл. Они строят впервые. Они первый раз в жизни восстанавливают дистрикт.
‒ Так твой ответ «нет»?
‒ Моим ответом будет: «Нужно подумать и просчитать все риски».
‒ И с каких пор феи стали такие расчетливые? ‒ смеется, обхватывая мою руку.
‒ Жизнь научила, ‒ язвлю, но позволяю ему держать себя за руку и идти рядом.
Миссис Хоторн охает вокруг старшего сына около часа. Она никак не может понять поправился тот или похудел. Пози прыгает у него на коленях, Вик и Рори ради общения с братом сбегают с работы, даже Хеймитч Эбернети вылезает из своей берлоги, чтобы перекинуться с Гейлом парой словечек. Прим и миссис Эвердин готовят праздничный ужин, и только молчаливая тень Китнисс тихо застывает в прихожей при виде Охотника.
Все женщины уходят на кухню. Она остается. Мое сердце дикой кошкой визжит и царапается внутри от мыслей о том, что может происходить за закрытыми дверями. А что если Гейл ошибается? Если Китнисс не желает его отпускать. Миссис Эвердин все чаще поглядывает на двери. Она тоже надеется на то, что в сознании дочери проснется рациональное чутье. За пределами Дистрикта-12 Китнисс бы поправилась. Мне бы точно полегчало…
Вечер удается на славу. Мы смеемся и шутим. Гейл все время рассказывает о Втором и своих сослуживцах. Похоже, военная служба ему по душе. Он не спускает с рук Руту, и я прошу горластую часть моей души не ругаться: стыдно ревновать к ребенку. Китнисс улыбнулась. Два раза. Особых изменений после часового разговора в ней не произошло. Одежда не помята, волосы не взлохмачены, губы не распухли. Боже, я пытаюсь поймать Гейла на вранье… Опускаю голову над тарелкой.
‒ Душно стало, ‒ вдруг слышу тихий голос Охотника. ‒ Хочется подышать лесным воздухом. ‒ Не хочешь составить мне компанию, Мадж? ‒ все за столом переглядываются и начинают хихикать. От стыда мне хочется залезть под стол, а Гейл как назло помогает мне встать и протягивает локоть.
‒ И когда ты успел стать таким галантным? ‒ удивляется его мать.
‒ Скажем так: военные изучают этикет.