‒ Нет.
‒ Но по-прежнему не доверяешь?
‒ Если бы не доверяла, то не поехала бы. Не стала жить под одной крышей.
‒ Однако есть одно «но»?
‒ Есть, ‒ мозг плавится, разламываясь надвое. На самом деле оно не одно. Причин много. Выдаю самую последнюю из списка. ‒ Кто-нибудь может войти как в поезде.
‒ Понятно, ‒ отворачивается и выходит из кухни. Я ругаю себя за глупость. Сглатываю слезы и возвращаюсь к раковине. Шагов не слышно: ушел. Открываю кран, и… горячие распаленные губы набрасываются на меня подобно ветру на сухое деревце во время осенней бури. Целуют, терзают, манят и спускаются вниз к шее и ключицам. Я забываю, как дышать, растворяясь в потоке этой безудержной страсти. Сладкие, сокровенные, необычные. Что-то меняется в них, в Гейле и во мне. Не просто приятно ‒ ХОРОШО. И все же, все же…
‒ Нет, Гейл. Нет, ‒ мягко высвобождаюсь из медвежьих объятий, едва он прерывает поцелуй, чтобы вдохнуть.
‒ Хорошо, иди, ‒ вглядываюсь в любимое лицо. Злится? Не похоже. Только серые глаза подернуты мягкой дымкой печального разочарования.
‒ Спокойной ночи, Гейл! ‒ касаюсь гладковыбритой щеки рукой.
‒ Спокойной ночи, фея.
День шестидесятый
‒ Дистрикт-2 завораживает своими размерами. Он ничем не похож на двенадцатый, ‒ Прим расстегивает пальто, которое тут же подхватывает Рори и отправляет на вешалку.
‒ Замерзли? ‒ миссис Хоторн провожает голубоглазую девочку и ее мать на любимую «васильковую» кухню.
‒ Сейчас будем пить чай с пирожными, ‒ Рори улыбается гостье во все тридцать два зуба.
‒ Как доехали? ‒ сажусь справа от Прим, подставляя ей блюдце с вареньем и убирая его подальше от Пози.
‒ Великолепно! Тепло, уютно, комфортно. И компания хорошая попалась. А Вы как устроились?
‒ Живем, ‒ миссис Хоторн обводит глазами кухню. ‒ Гейл ‒ второй человек в главном штабе. Мадж стали поручать самые важные отчеты. Вик учится лучше прежнего. Рори…
‒ Тоже молодец, ‒ заканчивает за нее средний сын и посылает Прим улыбку, от которой она краснеет.
‒ Как дела у Китнисс? ‒ спрашиваю я, и миссис Эвердин меняется в лице.
‒ Лучше, ‒ Примроуз вздыхает, но смотрит, не отводя взгляда. ‒ У нее есть Рута. Она смысл жизни Китнисс.
‒ Пит так и не вернулся? ‒ Гейл смотрит в свою тарелку.
‒ Нет, ‒ светловолосая гостья качает головой.
‒ Если Руте нужна помощь.
‒ Нет, ‒ миссис Эвердин закусывает нижнюю губу. ‒ В конце недели я буду дома, мы справимся.
Под столом я нахожу руку любимого и крепко ее сжимаю. Чтобы не случилось, я буду с ним.
День шестьдесят восьмой
‒ Да что такое могло случиться? ‒ убиваюсь я, глядя на часы. Стрелка показывает уже час ночи, а Гейла все еще нет дома.
‒ Срочное задание? ‒ миссис Хоторн тоже на взводе, хотя и усиленно прячет свои эмоции под маской непоколебимого спокойствия. Всего десять минут назад ей с трудом удалось уложить вопящую Пози, которая ни за что на свете не хотела идти в кровать, пока не увидит брата. На Вика и Рори мне тоже пришлось изрядно покричать, чтобы они отправились спать. ‒ Наверное, я выходила в магазин, когда он звонил. Пойду до Дикенсов.
‒ Миссис Хоторн, уже поздно, ‒ пытаюсь ее остановить, хотя сердце от страха у меня едва из груди не выпрыгивает. Ох, Гейл, Гейл.
‒ Ничего. Роза ‒ добрая женщина.
Хуже всего, что Роза тоже ничего не знает, а Хейзел Хоторн хочет уйти, чтобы за дверями нашей квартиры наплакаться всласть и при этом не травмировать меня. Ума не приложу, как она держится? Гейл ‒ ее первенец, ее старший и самый любимый из сыновей, и хотя она отчаянно пытается не выделять его среди других детей, иногда ее бесконечная материнская любовь берет верх над разумом. Я вижу, чувствую. Гейл так долго помогал ей, так долго тянул на себе эту лямку безысходности, а она столько раз теряла его, дежуря у кровати и считая часы. И она всегда верила, верила в то, что он выживет, и никогда не позволяла себе даже малейшего признака слабости. Такого внутреннего стержня не было ни в моей маме, ни в миссис Эвердин и, пожалуй, никогда не будет во мне. Видимо, духовная закалка и выдержка формируются только при взрослении в Шлаке.
‒ Гейл вернется, ‒ кладу ей руку на плечо, пока она надевает уличные туфли. ‒ Он всегда к нам возвращается.
‒ Конечно, ‒ она сжимает мои пальцы и выходит за дверь. В ту же секунду мощный столб темноты окутывает ее худощавую фигуру.
‒ Что это?
‒ Не знаю. Сейчас выясню.
Стук в дверь, и неясный недовольный шепот почти не различим; я старательно прислушиваюсь, но кроме шипения, разобрать не могу ничего.
‒ Поняла, ‒ голос мамы моего любимого разрезает давящую темноту надтреснуто глухо. Шаркающие шаги все ближе. ‒ На границе с третьим бунт. Их вызвали в начале второго.
‒ Когда они должны были вернуться в Штаб? ‒ чувствую, как ладони холодеют.
‒ Не позже десяти, ‒ зажимаю рот рукой, чтобы не разреветься. ‒ Не переживай зря, нам бы сообщили, если…
Молчу. Ее голос тоже дрожит. Ей страшно и горько, но она держится, и я буду держаться. Ради нее. Ради детей.
‒ Нужно поспать, Мадж, ‒ подытоживает она. ‒ На электростанции, кажется, авария. Весь дом обесточен. В темноте сидеть смысла нет.
Иду в сторону спальни, зная, что не усну, но спор ни к чему хорошему не приведет. Кутаясь в непроходимом мраке, сбрасываю домашнее платье и натягиваю ночную рубашку. Меня колотит. Ложусь на кровать, боясь пошевелиться. Слушаю частые переворачивания своей соседки по комнате. Она тоже не может спать и точно так же как я душит в груди рыдания. Лишь бы Гейл вернулся. Лишь бы вернулся!
Тишина. Тьма. Страх. Часы бьют два. Робкий, словно кошачий стук в дверь, и я стрелой бросаюсь к выходу. Пришел! Тысячи ярких бабочек мелькают пред моим взглядом, по телу медленно разливается счастье.
‒ Ох, Гейл, ‒ бросаюсь к нему на плечи, едва он обувает тапочки. ‒ Где ты был так долго?
‒ Срочно вызвали. Новая группировка…‒ закрываю ему рот поцелуем. ‒ Ничего не желаю слушать, ‒ напротив нас замолкают торопливые шаги хозяйки дома.
‒ Все в порядке?
‒ Да, мама, все хорошо. Устал, вымотался, но живой. Я звонил днем, никто не ответил.
‒ Я уже обругала себя всеми нехорошими словами за то, что ушла в магазин, ‒ чувствую в ее голосе облегчение и улыбку. ‒ Ты голодный?
‒ Так… Потерплю до утра.
‒ Нет, я тебя покормлю, ‒ вторгаюсь в беседу. ‒ Сейчас разогрею.
‒ Хорошо. Спокойной ночи, мама, ‒ миссис Хоторн целует сына в щеку и удаляется в сторону комнат. ‒ А что со светом? ‒ Гейл щелкает выключателем.
‒ Не знаю. Весь дом обесточен. Какая-то авария.
‒ Понятно. Возьми свечи во втором ящике стола на кухне.
Зажигаю длинную белую свечку, накрепко установив ее в литровую банку. Включаю духовку, и маленькая кастрюлька с супом уже через пару минут начинает скворчать.
‒ Готово? ‒ Гейл появляется неожиданно. Уже принявший душ и переодевшийся в домашнюю одежду он заставляет меня встрепенуться.
‒ Да. Сейчас перелью в тарелку.
‒ Оставь.
‒ Но ты же голодный.
‒ Ты даже не представляешь насколько, ‒ прикасается ко мне губами.
‒ Не надо, Гейл.
‒ Почему? ‒ жалею, что лунный свет не позволяет разглядеть выражение его лица. Мягкий, полудетский поцелуй заканчивается, не успев начаться. Навстречу ему приходит другой ‒ требовательный и властный. Губы, щеки, подбородок, шея, ключицы. Привычные прикосновения рождают особый трепет, дыхание, щекочущее мочку уха, разносит по телу сладкое неведомое ранее томление. Откуда, откуда он знает, что нужно делать именно так?
‒ Гейл, ‒ выдыхаю любимое имя не в силах совладать с новыми с трудом просыпающимися рефлексами.