‒ Что она сказала? ‒ гремит рассерженный голос Гейла, и я замечаю, как еще недавно горящий в его серых глазах огонь страсти превращается в пламя злости и ненависти.
‒ Гейл, она ребенок, ‒ голос Китнисс становится похожим на мольбу.
‒ Какого черта?! ‒ рука Хоторна действует словно гибрид грома и молнии. Четверть секунды, и до моих ушей доносится звон фарфора, а у ног рассыпается горка песочных печенюшек-звездочек, прикрытых черепками желто-синей тарелки.
‒ Гейл, ‒ кричит ему вслед Победительница Семьдесят четвертых Голодных игр, но тот уходит, громко хлопнув дверью.
«Беги за ним!» ‒ шепчет внутренний голос, но я и с места сдвинуться не могу. На душе становится гадко и мерзко. Супруги Мелларки обеспокоенно переглядываются, Рута, напуганная руганью Гейла и грохотом разбитой посудины, опять начинает плакать. Китнисс наклоняется, чтобы поднять черепки, но я оказываюсь быстрее. Один из неровных краев фарфорового осколка разрезает мою кожу, и я ойкаю от боли, заметив на указательном пальце правой руки яркую ягодку крови. Пит приносит пакет, и я скидываю в него подобранные части вазочки и испорченное печенье.
Глубокий порез зудит ‒ прячу его в складках юбки и быстро поднимаюсь наверх. День испорчен. Мне жаль Гейла. Мне жаль себя. Утренняя Мадж Хоторн не испытала ни капли ревности, когда ее горячо любимый муж умчался на охоту со своей бывшей возлюбленной, потому что она доверяла ему. Что теперь? Скверная, завистливая и ужасная Мадж Андерси вернулась, и ревнует она своего любимого к годовалой девочке. Наверное, это никогда не кончится, а замужество станет самой горькой из совершенных мною ошибок. Его всегда будет тянуть в Двенадцатый, но не лес, не Шлак, не к друзьям-знакомым, а голубоглазой дочке Китнисс.
Теперь, если моя беременность окажется правдой, мне даже страшно будет спрашивать у Гейла, кого он больше хочет: мальчика или девочку. Везде будет чудиться подвох. Мальчик, потому что девочка уже есть. Девочка, как напоминание о Руте, живущей в другом дистрикте.
‒ Ты поранилась? ‒ звучит хрипловатый голос миссис Хоторн, прижавшейся к дверям выделенной нам с Гейлом спальни.
‒ Пустяки, ‒ стараюсь не смотреть на нее, чтобы не выдать волнение.
‒ У тебя вся юбка в крови. Давай-ка обработаем, ‒ прикладывает ватку к ранке и обматывает ее бинтом. ‒ Так-то лучше, ‒ приглаживает волосы и опускается на рядом стоящий стул. ‒ Гейл устроил скандал?
‒ Не знаю, ‒ подгибаю ноги под себя и горблю спину на манер разъяренной кошки. ‒ То, что произошло в гостиной трудно назвать скандалом. Он просто ушел. Почувствовал еще одну несправедливость. А еще, ‒ прогибаюсь назад, распрямляя плечи, ‒ никогда мы не найдем золотую середину.
‒ Может, и найдем, ‒ свекровь хлопает меня по руке. ‒ Если закрывается одна дверь, то рядом всегда открывается другая. Непреложная истина, и сбывается всегда…
***
Хейзел Хоторн не собирается спать сегодняшней ночью. Она садится в бордовое кресло неподалеку от входной двери и, наблюдая за печальным бледно-желтым отблеском луны, господствующим на ночном небосклоне, вслушивается в звенящую тишину чуждого ей дома. Женщина ждет возвращения старшего сына, и чем дальше маленькая стрелка часов уходит от числа «двенадцать», тем неспокойнее у нее становится на сердце. Хейзел волнуется за Гейла, она понимает, что обязана что-то предпринять для того, чтобы он, погнавшись за призрачным отголоском прошлого, не потерял настоящее и будущее. Миссис Хоторн не может сказать наверняка, что поступает правильно. Она знает, что не должна вмешиваться в личную жизнь своего первенца и хочет сдержать обещание, данное самой себе много лет назад, но нельзя получить все сразу… Иногда приходится выбирать.
Гейл умеет ходить бесшумно. Крадется, словно мышь на ярмарку, и эту черту он унаследовал от отца. Однако Хейзел живет на свете не первый год и хорошо выучила повадки сына. Порою тяжелое сердце Гейла стучит сильнее осторожных пяток.
‒ Если ты опять напился, то даже не смей показываться Мадж на глаза, ‒ выговаривает она строго, поднявшись с кресла. ‒ Я не хочу, чтобы ее вывернуло наизнанку от запаха твоего перегара. Переночуй сегодня в моей комнате.
‒ Я не пил, ‒ уставшим голосом сообщает запоздалый гость. ‒ Ты давно сидишь здесь?
‒ Трудно сказать, ‒ она передергивает плечами и принимается вращать металлическую собачку от молнии на халате. Материнское сердце отчетливо осознает боль, исходящую от сына, но Хейзел четко знает, что ее жалость лишь усугубит дело. ‒ Прежний режим пал. Сноу мертв. Многие в стране понимают, что они притворялись, чтобы выжить, что показная любовь, свадьба и ребенок были попытками спастись от участия в Квартальной бойне. Так почему нельзя рассказать, что Рута ‒ твоя дочь? Узаконить ее статус, дать нашу фамилию?
‒ Ты предлагаешь мне опозорить Китнисс на всю страну?
‒ Хорошо, ‒ соглашается женщина. ‒ Бывает, что родители разводятся, и мать выходит замуж второй раз, но ребенок знает своего истинного отца. Плохо только одно: как часто ты сможешь приезжать в Двенадцатый? Один раз в год? Два? На неделю, на две? Письма, звонки. Пусть на каникулы приезжает во второй.
‒ Советуешь мне отказаться от дочери? ‒ Гейл скрепляет руки в замок настолько сильно, что слышится хруст костей.
‒ Нет. Советую начать переговоры с Китнисс и найти правильное решение не для нее или себя, а ради Руты.
‒ Рядом с ней всегда будет Мелларк. Круглый год.
‒ Именно поэтому прими правильное решение.
***
Следующий день становится особенно тяжелым. Китнисс и Гейл запираются вдвоем в небольшом кабинете, и оттуда доносится такая ругань, что Прим и Элизабет, то и дело, затыкают уши. Хейзел клянет себя и ругает обстоятельства. Женщина боится за сына и переживает за внучку. В этой истории нет правых: все виноваты, такого наворотили, отчего волосы на голове шевелятся, но все же миссис Хоторн не хочет, чтобы ответственность за все ошибки взвалил на себя ее сын. До чего они там договорятся?
– Отлично! – кричит Китнисс. – Я прямо сейчас расскажу дочери все. Покажу на тебя и скажу: «Рута, вот твой папа!», а ты пойдешь качать ее на качелях. Завтрашним днем поменяем документы, а потом через пару недель ты уедешь в Дистрикт-2, ну, а весь следующий год кормить, играть, гулять и ухаживать за ней будет Пит. Но ты, конечно, будешь часто звонить и посылать ей сладости.
– Мы могли бы найти выход, если бы ты захотела!
– Твоя жизнь во Втором, Гейл! Ты даже воскресным папой быть не сможешь.
Они ругаются долго, страшно и до пены, обвиняют себя и друг друга и лишь вечером выходят из комнаты.
– В день шестнадцатилетия? – звучит упрямый голос первенца Хейзел.
– В день шестнадцатилетия, – вторит ему голос Китнисс.
Комментарий к Воскресный папа
Глава была написана до моего исчезновения. Даже не знаю, почему я ее не выложила. Теперь остался только эпилог
========== Эпилог ==========
Ах, я уже не верила, не надеялась,
Не гадала на любовь.
Но что-то ветром с берега
Мне навеяло, и моя взыграла кровь.
За что - не знаю, опять страдаю,
Опять мечтаю о тебе, о тебе.
За что мне это, я жду ответа,
Как лучик света ты в моей судьбе.
Алмаз этих бесценных глаз,
Как музыка в стиле джаз,
В них столько страсти и огня.
Алмаз твоих драгоценных глаз,
И грани его сейчас
Играют соло для меня.
Я глаз таких не видела,
И не думала, не гадала о любви.
Весь мир вокруг обидела,
Ведь отбила я у подруг глаза твои.