Шолошонко обратился к Петуху, удобно устроившемуся у стола и кидающего в свою топку все, что рядом стоит и до чего он мог дотянуться:
- А ты чего молчишь, архангела из себя строишь, или только водку жрать мастак?
Тот вскочил и сразу по привычке стал оправдываться.
- Что ты. Это не я, это все Стырин тормозит, — он стал одергивать пиджак и тыкать в сторону генерала. — Он… Он главный саботажник. Надо призвать к ответу распоясавшихся мерзавцев, пусть они знают, что у демократии…
- Еще одно слово, — не давая закончить яркий призыв газетной передовицы, угрюмо пробурчал генерал. — Прям щас, дам в зубы…
Петух притих, затравленно оглядываясь.
Ладно, — примирительно сказал Шолошонко. — Успокойтесь… Меня очень волнуют настроения военных. Мы должны были передать им первую партию камней еще две недели назад. Если так дальше пойдет, они нас или сдадут гебистам, или сами ухлопают. В этом случае, история и наш чумазый народ не простят нам то, что мы, как эти выжившие из ума «гекачеписты», не смогли воспользоваться историческим моментом и взять власть в свои руки.
Стырин пьяно ухмыльнулся.
- Не любишь, ты Сашка свой народ, — он откровенно издевался над своим дружком и когда-то начальником. — Разве так можно на него говорить — «чумазый»?
- Наоборот, очень люблю,
От искренности, Шолошонко даже наморщил свой мощный, двухпальцевый лоб. Но лучше бы он этого не делал, т. к. его роскошная шевелюра, съехала набок и упала под стол. Впрочем, Шолошонко, «обнажив нерв эпохи» — сияющую плешь, не обратил на ее утрату никакого внимания. Он продолжал излагать свою позицию:
- «Чумазый», это только любя. Я его люблю именно таким… Если бы не оно, если бы не это вороватое и спившееся стадо, — он на секунду задумался, вспомнил, что хотел сказать и продолжил. — Если бы вместо него, к примеру, было что-то организованное и сплоченное. Меня бы давно, кстати, вместе с тобой Стырин, на вилы подняли. А так, сам видишь, живу и за его счет радуюсь, хотя и кнут из руки не выпускаю.
Вот, вот, — заржал Стырин. — Я же говорю, не любишь ты нас, народ русский.
Шолошонко казалось не слышал его замечание, а еще активнее продолжал развивать свою мысль, которая быстро закончилась.
- Кнут для вас обязательно нужен. Вас сволочей только выпусти из загона, только перестань хлестать и начни кормить, вы такого нагородите, — он осекся, посмотрел на притихшего от ужаса Петю Петуха, потом на генерала и спокойно произнес. — Стырин, кончай меня дурить. Я все твои хитрики, наизусть знаю. Курьер выехал из Антверпена сегодня. Организуй ему встречу по первому разряду, чтобы не один волос не упал с его головы.
Генерал смешался. Казалось, даже звезды на его кителе и те покраснели, то ли от стыда, то ли от выпитого коньяка. В настоящий момент, это было не столь важно. Генерал набычился и молча вышел. Вслед ему неслось шолошонковское эхо.
- Смотри, Стырюга-ворюга, путем уменьшения звезд на плечах, генерал-лейтенант легко превращается в обычного прапорщика…
По тому, с какой силой хлопнула дверь кабинета, Стырин услышал этот крик.
- А ты, Петя, Петушок, Золотой гребешок, не будь козлом, понаблюдай за нашим «мусорком», чтобы этот скудоумок, не переметнулся в противоположный лагерь, — и для того чтобы окончательно его дожать, добавил. — Смотри, Петрович, на зоне, воры, очень быстро меняют Петуха с большой буквы, на самого обычного «петушка» с продырявленной задницей. На радость всем уркам, загоняют таких как ты под нары и делают из них пассивных педерастов.
Тот замахал руками и стал признаваться в вечной преданности.
Шолошонко, устало махнул рукой.
- Ладно уж, знаю я вашего брата… Иди себе с богом. Там у тебя такой же стол накрыт, закуси чем богаты и вали отсюда. Начинай выполнять поручение, — и добавил, обращаясь к себе уже тише. — Устал я с вами. Не знаешь с какой стороны и кто, нанесет удар в спину…
ГЛАВА 32
Эмоции, человеческая брезгливость, стереотипное мышление…
Было явно видно, что эти молодые «вьюноши» являлись моими бывшими коллегами по служению, велико-безликой Отчизне. С боем прорываться сквозь их реденькую цепь я не мог. Также они не дадут перескочить в их присутствии через забор, на охраняемую территорию дач и коттеджей.
Убивать их расслабленных и благодушных? Также никак нельзя. Во-первых, какие-никакие, а молодые люди, за койко-место в питерской общаге выполняющие задание руководства, а во-вторых, наложив на них руки, сразу раскрываю свое прибытие.
- Ладно, пиз…уй отсюда… Подальше, — с облегчением заявил любитель минета, пытаясь сохранить свое лицо, и, строже. — Чтобы мы тебя х-х-х…, больше здесь не видели.
- Если чего еще надо сделать, — просто сказал я, рассматривая десятирублевку. — Так вы только скажите. Тем более, что кроме чесотки, вшей и туберкулеза, у меня ничего не было, а сейчас вот деньги появились…
- Иди, иди, — повторил главный, инстинктивно отшатываясь и вытирая руки о молодецкую грудь. — Забирай свои бутылки и мотай подальше.
«Не говори, что мне надо делать и я не скажу, куда тебе следует идти.» Невпопад подумалось мне, отчего вид стал еще более дурацкий. Служивые поняли мое смятение по-своему.
К матери иди… — указали они мне конкретное направление. — К ней… К матери, дуй-****…
Мучительно гремя собранной коллекцией пивных и водочных посудин, я, гордо подняв голову, с чувством повышенного собственного достоинства, удалился по указанному операми адресу. Чтобы не страшно было ходить по густым зарослям, я громко декламировал стишок великого поэта-гуманиста (забыл, правда какого).
Если детально разобрать и проанализировать результаты встречи в низах, высокие договаривающиеся стороны остались довольны. По поводу предложенного минета, это конечно вряд ли. Да что говорить, перегнули хлопцы палку. Но я был готов и стишок им прочитать и выдуть бутылку горькой, а потом исполнить на колючей проволоке веселый танец… Все это пожалуйста.
Все эти подвиги, могли быть совершены исходя из интересов дела, для нормального выполнения порученной работы, суть которой осталась прежней: доставить и передать ценный груз, тяжелым камнем сдавливающим грудь и висевшим веригами на моем изнеженном, солдатском теле.
Посудите сами: на специальном, опоясывавшем меня поясе, который не снимался уже несколько дней, во множестве нашитых на нем карманчиках, находились такие интересные, специальные бесцветные камушки. Называются эти минералы — нубийские алмазы. Там же, но в других карманчиках, уже находились бриллианты, оттуда же, из Намибии. Кстати, в три-четыре раза дороже наших, якутских. Насчет стоимости, это я к тому вспомнил, что отечественных камней, было бы в три-четыре раза больше.
Сам я пояс не набивал, но именно так хотелось думать. Прощупывая, один за одним, плотно сидящие на мне туески, чувствовал, что некоторые экземпляры не уступали размером хорошей горошине, а были и крупнее…
Я не специалист. Я курьер. Все тонкости мне знать не положено, как не положено знать и то, почему люди, владеющие всей полнотой власти, идут на такие сложные и необъяснимые поступки.
На мой взгляд, висящую на поясе коллекцию минералов и драгоценных камней, можно было доставить на броневиках, под треск и лязг танковых гусениц и траков. Конечно, после такой доставки, сотни совсем необязательных, посторонних людей, будут знать об этом досконально и требовать за знание, своей доли сокровищ…