Сознаюсь, пьяных бить хотя и жалко, но проще и гораздо легче. Как? Да, без всяческих напряжений дивизионной разведки и артиллерийской подготовки. Кто не верит, может вовремя ближайших сельских танцульках, на собственном опыте опробовать мой тезис.
Впрочем, вернемся к тому, что творилось недалечко от большака.
Многие из нападавших, очень скоро пожалели, что ни кола, ни двора, ни топора — под рукой не оказалось. Сшибить меня издали, вроде кегли в кегельбане, было нечем. Да, что говорить? Камня, обычного булыжника — оружия пролетариата и того не было.
Самые горячие и крепкие парни, из-за полученного бабкиного наркоза даже с переломами конечностей пытались вскакивать, думая, что упали случайно. Но, поднявшись из позиции «тихо лежать и громко стонать» опирались на сломанную или вывернутую ногу и заново падали. Уже надолго. И поделом… Крестообразные связки, совместно с суставными сумками колена, отказывались держать исходное положение.
Крики, безграмотные угрозы и грязные ругательства в мой адрес, сменились молящими воззваниями о помощи и вселенском сострадании.
Громкое: «спаситя… не бейтися» и «дяденька, тольки не убивай» широким потоком неслось над погрузившейся во тьму российской глубинкой.
Остановиться было тяжело. Перед глазами стоял «некто в штатском», кто в погоне за призрачными сокровищами, гонял меня по всей стране, нещадно бомбя и не жалея жизней даже своих сотрудников. Поэтому, ударяя в эти оскаленные морды, я целился и в его нос.
Когда стихли мольбы о помощи, я вроде тоже поостыл. На место адреналинового взрыва, вернулась тянущая боль в висках и тошнота.
Прислушался.
Кузнечики, испуганные невообразимым шумом двуногих существ, пришли в себя и опять затянули свой брачный стрекот.
Шорох, ветер… Хорошо.
Но мне, слабому и подозрительному, за каждым кустом мерещились враги, а двигаться к поставленной цели было необходимо. Пришлось у «поверженного сучьего племени» изъять на время машину.
Трофеи, всегда были одним из необходимых элементов проводимых войн, а этих сельских головорезов, иначе, как неприятеля я, и оценить не мог. Поэтому — контрибуция, заслуженный итог сегодняшнего вечера. Там еще в бардачке, была колбаса «пальцем пиханая», луковица и краюха черствого хлеба. Давно, так вкусно не ел… Чуть собственным языком не подавился. Но силы восстановил.
Не можешь укусить — не стоит гавкать. Данное утверждение, как и многие другие, вызывают недовольство и чувства досады. Поэтому все подобные максимы и лишние слова, выкусываю и вычесываю из себя, как ненужных насекомых.
До меня не сразу, но дошло, доперло, что местные конюхи и трактористы, из-за отсутствия танцев в клубе, решили развлечься неоднократно испытанным и безопасным способом. Избить беззащитного бродягу. Не в этом ли, для добрых молодцов заключается основная удаль и возможность отдохнуть.
Жаль, бродяга оказался строптивым. Может, он какой-нибудь боксер? Да кто их, бродяг-то, разберет. Панаприходют тут… А мы потом, ходи с побитой мордой…
Это я про себя так говорю. Говорю, говорю и чувствую, что-то странное со мной после еды произошло. Прислушался внимательнее…
Елы-палы, а голова-то перестала болеть напрочь. И желание лечь на землю, полностью исчезло.
Прислушался голова к голове…
От нее, от слабенькой и непрочной, стали исходить лучи, даже не лучи — флюиды триуфатора-победителя несносных варваров Аттилы. Какое интересное чувство…
Я воспрял духом и уверовал в древнее утверждение Ювенала: «Mens sana in corpore sano»[2]
Может вернуться и еще пацанам отвесить. Добавить, чисто в профилактических и воспитательных целях.
Я резко притормозил машину… Такой нестерпимый, педагогический зуд во мне начался, что я позабыл и о разорванном у меня на глазах Жорке. И Алла забылась, и Ксюша.
Машину от моего невнимания понесло юзом, еле выровнял.
Все же поехал дальше. Черт с ними, со всеми. Следует торопиться.
ГЛАВА 59
Неприятным, скрипучим звуком зазумерил телефон. Харатьян посмотрел на панель, высветилось слово «шестой».
- Говори, — сухо обронил он.
Внимательно выслушав короткий доклад, без всякого намека на свое настроение, сообщил абоненту:
- Продолжай их вести. Только не давайте свернуть в сторону. Они к вечеру должны быть под Москвой… Подвезите, если потребуется… И смотри, не потеряй, как в Питере…
Отключившись, набрал еще один номер.
- Что у тебя? — опять долго слушал пространную речь и в конце жестко произнес. — Самостоятельность будешь показывать в цирке… Когда, когда? Когда будешь летать на тюремной параше над головами изумленной публики… Я сам подключусь… Да, буду у вас через сутки… Все отбой.
«Стразы» по словам избитого и жалобно стонущего Курдупеля, оказались не мясными клецками польского происхождения «зразами», а искусно выполненными фальшивками по блеску и игре очень похожие на драгоценные камни, разные там бриллианты-изумруды…
Тем самым молотком, которым Харатьян ломал пальцы Курдупелю, он ударил по одному из камней. «Драгоценный бриллиант», только что блиставший всеми огнями, такого варварства по отношению к себе не выдержал и в знак протеста превратился в кучку стеклянной пыли…
- Ни хрена себе, — в слух произнес раздраженный молотобоец и на всякий случай перекрестился… Не помогло.
Согласно полученным знаниям в очень средней школе, молоток после удара должен был подпрыгнуть вверх, а не превращать драгоценность в песок.
Харатьяну все это очень не понравилось. Отбросив ненужную доброту и либеральный подход к своему знакомому, которого знал с раннего детства, он жестко сказал:
- Раз ты со мной, сучок, решил шутки шутить, я сейчас тоже с тобой пошучу… — его глаза стали искать электророзетку, чтобы подключить электродрель, голос не предвещал ничего хорошего. — По настоящему, с музыкой будем шутить… Ты — будешь «лампочкой Ильича», а я Ильичом…
И только было собрался опять начать измываться над теряющим сознание старичком, как тот взмолился и так жалобно, что обагренные кровью руки палача, сами собой, безвольно опустились долу и он был вынужден выслушать короткую, покаянную речь.
- Вовчик, камни я думаю, могут быть только у Лешки Гусарова, у него — алкоголика и мерзавца. Я-то мыслил себе, что это останется только между нами. А сейчас, ценой своей жизни, я не собираюсь его покрывать. Драгоценности в красивой упаковке, должны были достаться мне… Все честно: ему — идеология, как при отце-родном, Иосифе-Первом, а мне, как при Леньке-Застойщике остальное…
Старикан опять стал картинно закатывать глаза и по настоящему умирать.
Пришлось делать незапланированную паузу, во время которой были проведены необходимые реанимационные процедуры.
Когда Курдупель пришел в себя он, продолжил каяться, как ни в чем не бывало.
-…Ему, перед исчезновением и окончательной пропажей, было выдано чуток денег за услуги… И еще, красивое объяснение, мол, преступники, творящие вселенское зло, вместо бриллиантов, якобы им привезенных из-за бугра, получат шиш на постном масле… А видишь, как вышло все, он переиграл нас всех, а главное меня — старого дурака. Как он смог это все провернуть — не понимаю. Мощнейшие замки, основательная защита. Но вишь как, он оказался умнее и защиты, и меня, и всех нас…
После опять утеряв нить беседы, глаза у бывшего диверсанта, по совместительству исследователя человеческих пороков, подернулись пленкой безумия и он бессистемно перешел к наиболее волнующей его теме.
- Не бей меня сынок, я тебе все сказал, можешь забрать все, что есть в сейфе, только не убивай. Если бы ты только знал, как на старости лет хочется жить?