ГЛАВА 67
Оказывается, сосед Федорчук, который предупредил меня о засаде, еще раз вызвал милицию.
Слишком его, бывшего представителя ГРУ насторожило то, что я даже до ветру не выходил, хотя пьяные крики из избушки были отчетливо слышны. Со своей стороны забора он долго просидел у сортира. Но кроме трезвых парней с автоматами, никто нужник не посещал.
Милицию он вызвал, и, даже дал им мое описание… Но те, видно не разобрались и вместо участкового прислали «тяжелых».
По описаниям Аркадьича, уж больно я походил на того «елемента» перестрелявшего восьмерых сотрудников.
Ребятишки в масках, насмотревшись по телевизору милицейских обозрений, сходу заскочили во двор и ни слова не говоря стали применять силовой захват.
Силовой захват — это такой порядок действий, когда приказы отдаются исключительно матом, а их смысл, для особо непонятливых, разъясняют при помощи автоматного приклада и кувалды.
В результате отлаженных действий, местные хлопцы здорово потоптали курдупелевские георгины и кусты смородины… С корнем вырвали пару яблонь и здорово помяли харатьяновских молодцов. Те, тоже не дети, в долгу не остались. Практически один в один, началась серьезная заваруха… Но, вроде как до применения огнеметов дело не дошло. Хотя шума создали много, интересного и разного…
Перестав размахивать виртуальным мечом кладенцом, Харатьян был вынужден отозвать свои изрядно поредевшие силы на исходные позиции, после чего пойти на территориальные уступки и оскорбительные переговоры.
Показал их главной Маске бумажки с размытыми фиолетовыми печатями и неприятными лицами на фотках. Маска, в свою очередь, долго чесала затылок, после стала громко советоваться и удивляться, впервые увиденным и услышанным удостоверениям офицеров «войск стратегического базирования».
- Погоди, капитан, — уверенно дудел Харатьян. — Вот, смотри сюда. Видишь.
- Вижу, — неуверенно отвечал капитан, закуривая и как его учили, стараясь выгадать время. — И что?
- Как это что? — подпрыгивал на месте Харатьян, от непонимания коллеги. — А печать, а подпись? Пошли в дом, там у меня главные документы, там будет более понятно…
- Неразборчивая, какая-то у тебя подпись, — грустил капитан, опасаясь засады в доме и на всякий случай, снимая автомат с предохранителя.
- А вот… Здесь еще, — не теряя оптимизма, продолжал вещать тот. — На читай, читай вслух… Видишь, как специально для тебя, Фомы-неверующего написано: «Всем государственным и правительственным учреждениям оказывать содействие и не чинить препятствий, за неподчинение, наступает дисциплинарная и иная ответственность.». Ну, сам читай…
- Да, что ты мне свои бумажки тычешь, — совсем растерялся омоновский капитан, отступая на шаг и давая условный сигнал к возможному продолжению побоища. — Вижу, но и ты меня пойми, я такие «корки», первый раз в жизни в руках держу… Может, ты их за углом напечатал, а сейчас мне тычешь…
- Чудак человек..
В этот момент, вмешался сосед из засады.
- А вы спросите у хозяина дачи, — метров с двадцати зашептал тот, но слышно было всем. — Он полковник, человек серьезный… Если подтвердит, значит это те, за кого себя выдаю, а если нет — вяжи их ребята и тяни в участок…
Пока шла вся эта кутерьма, как специально бестолково и неумно разыгранная. У меня на глазах, Халявченко успел дедульке вкатить укольчик и когда сотрудники пришли проверять хату, там был улыбающийся и на первый взгляд, хорошо поддатый Курдупель.
- Подтверждаете, товарищ полковник? — С ходу спросил капитан. — Подтверждаете, что говорит этот человек и его удостоверение.
- Подтверждаю, сынки родные, защитники славного нашего Отечества… — заговорил скороговоркой Курдупель. — В случае чего, есть кому передать эстафету поколений, наших славных дел…
Дедок, после укола нес еще какой-то бред. Закрытые масками милиционеры посмотрели вокруг. На столе бутылки… В салоне — стойкий, сивушный запах… Повсюду — на столе, на тарелках, на половицах несвежая, засиженная мухами закуска.
Выводы напрашивались сами собой…
Менты, в испорченных детских шапочках, по поводу вызова правильно подумали… Мол, раз того старого хрыча из-за забора, не пригласили к раннему застолью, не взяли в кружок веселиться… Вот, он, чертова перечница, разозлился и мстит всем подряд. Зараза, сотрудников в полной экипировке вызывает, отвлекая от настоящей борьбы с преступностью и распоясавшимся терроризмом.
Делать нечего. Повтыкали яблони корнями вверх. Отдали честь и без извинений убыли восвояси. Служба есть служба, она дамских нежностей не предполагает.
После убытия ряженых и окончания утреннего маскарада, со стороны Харатьяна, опять продолжились пытки и попытки оказать на меня давление.
Спросите, почему я молчал?
Отвечу. Меня не спрашивали, а я и невыпячивался. Тем более, что перед глазами, как живые стояли трупы расстрелянного поста. Стрелял не я, но зато следы мои… Поэтому, до местного райотдела меня вряд ли, смогли довезти живым.
Вот поэтому и молчал.
ГЛАВА 68
От правительства и друзей покойного Героя СССР, генерал-майора войск стратегического базирования, Ивана Петровича Натоптыша, траурную комиссию по похоронам, пришлось возглавить бывшему вице-премьеру Шолошонку. Какое ни какое, а развлечение. За работой и траурными хлопотами, глядишь и забудет человек о своей невосполнимой беде и утрате.
А заместителя банковского председателя, просто так закопали, без создания комиссии. Экскаватором вырыли яму и вместе с машиной (там заранее до черноты, как в гробу, были тонированы стекла), из которой его было проще не доставать, чтобы не глумиться над трупом, землей засыпали и асфальтовым катком пару раз проехали, уплотнили грунт.
Да, мечтателям и правдолюбам сегодня приходиться несладко.
Во время проведения траурного митинга, посвященного безвременной кончине славного генерала и верного сына войск стратегического базирования, выступило много всякого народа, даже бывшие друзья из социалистического лагеря и те не поленились, сказали правду о дружбе и сотрудничестве. Но особенно всем запомнилась речь председателя траурной комиссии. Вот что значит некурящий человек, семь раз сказал, как один раз рублем отрезал…
-… В твои семьдесят три, ты только начинал жить… До этого беззаветно служил на ниве образования и счастья всех трудящихся…
По выражению кислой скорби на лице руководителя похоронами, читавшего по бумажке дурацкий текст, было видно, что оратору самому было неприятно и противно озвучивать ту безграмотную ахинею, которую ему подготовил референт, кадровый гебешник, которого приставили к нему в качестве соглядатая и доносчика. Но, подавив раздражение, он продолжил траурное вещание:
-… Дорогой товарищ! Ты навсегда останешься в наших сердцах молодым, добрым и веселым…
В глубине собравшихся друзей по оружию, в темных очках и с траурными лентами нашитыми на рукавах, стоял пожилой чекист с почетными знаками и правительственными наградами. Он, захлебываясь от внезапно постигшего горя, никого не стесняясь, рыдал в голос, заглушая траурную речь экс-вице-премьера.
Этим безвременно скорбящий и был Иван Петрович Натоптыш, собственной персоной.
Участие в собственных похоронах так его проняло, что… В смысле… В общем…
Короче — размяк старик и дал волю своим эмоциям.
В настоящий момент, он был в образе верного друга и однополчанина покойного.
До сегодняшнего дня, в минуты былых затиший и спокойного отдыха между допросами, вербовками и рутинными пытками, в виде испытаний новых психотропных препаратов, Натоптыш частенько задавал себе вопрос, как ему, верному бойцу коммунистической партии, будут организованы проводы в последний путь. И когда, несколько дней назад его спросили, чего бы он хотел перед уже окончательным уходом из органов. Он скромно попросил устроить ему его собственные похороны, чтобы поприсутствовать на этом представлении в качестве верного друга и товарища покойного.