Выбрать главу

Внутри у меня, много чего похолодело, а по коже пошли неприятные волны. Стало быть, нутро понимало, что жить мне осталось совсем мало.

Харатьян, как и все буйнопомешаные, словно прочитал у меня на лице весь текст, пронесшийся ураганом «по волне моей памяти» на музыку Давида-строителя.

Прочитал. Усмехнулся и устало начал успокаивать меня:

- Ты, — говорит, — Гусаров, так сильно не переживай о погибшем на боевом посту пенсионере… Это ж он, — Харатьян так резко ткнул пальцем в труп, что казалось от такого тычка, тот должен был дернуться и подпрыгнуть, но ничего подобного не случилось и убийца продолжал… — Это он, дедушка Курдупель, меня на тебя навел. Он, он, грибок ядовитый, слезно обещал, что ты здесь появишься. Небось, угощал тебя здесь, прятал, выхаживал?

Я скромно пожал плечами. С какой это стати, я буду выдавать секреты оперативной работы? А он не унимается.

- Он мне, вообще, крестным был, — я, от удивления, чуть не подавился собственными мозгами. — Друзья они, с моим боевым папашкой…. У-у-у, что ты, не разлей вода. Считай, это он его воспитал. Из зеленого и глупого опера, сделал человеком… Смейся, не смейся, но в люди вывел. И еще, будучи коммунистом, не побоялся зайти в церковь и поучаствовать в моем обряде обрез… т. е. — крещения…

Чем больше он говорил, тем тяжелее мне верилось в то, что я слышал.

- Ну ладно, про папу-маму я тебе рассказал, теперь ты мне ответь на этот мой аргумент, — и он вторично, презрительно ткнул пальцем в моего благодетеля. — Давай, не томи, мне хочется скорее стать обладателем ценной бандероли… Колись, падла, иде она?

Вместо чистосердечного признания, я разразился площадной бранью, которой меня обучал бригадир грузчиков, бывший боцман торгового флота — Степан Фомич Кржижановский (списанный с корабля за чрезмерное пристрастие к спиртному и отчасти за фамилию, которую в условиях морских переходов было тяжело выговаривать). Я тогда работал грузчиком на овощной базе, поэтому времени запомнить и закрепить полученный материал было предостаточно.

-…Это вздор сивой блудливой кобылы, высосанный из твоего грязного пальца, пардон, х… — не думая сдаваться, я закончил свое пламенное выступление следующим. — Сто чертей тебе в глотку и ржавый якорь в жопу…

Харатьян, зажмурившись и мечтательно улыбаясь, выслушал звук льющихся на него помоев. Во время моей убедительной речи, его так пару раз здорово тряхнуло, что казалось от полученного радиоактивного удовольствия, у него наступил преждевременный оргазм.

Получив удовольствие, он ничего не говоря в ответ, поднялся и пошел наверх…

Буквально через минуту вернулся. Держа за руку, привел ко мне…

Кого бы вы думали?

Нет, не Халявченко… И никого другого из своей банды…

Даже для меня, готового ко всяким его подлостям, такое появление было неожиданным и повергло меня в шок.

За руку он привел за собой… Аллу с дочкой.

* * *

Увидев «родное» лицо, Ксюшка, бросилась ко мне, прижалась.

- Дядя Леша, — говорит и все сильнее прижимается, ища у меня защиты. — Ты меня с мамой защитишь? А то здесь такие страшные дядьки…

Алла стоит рядом, уткнулась мне в плечо и плачет, боясь смотреть туда, где лежит убитый старик.

При чем здесь они? Я был ошеломлен. Зачем было вовлекать их во все это?

Ох, и защипало у меня в носу… Эх, и затосковало сердечко… Забилось, как этот… Ну… Маленький такой еще… Едрить, твою… А? О! Птенец — выпавший из гнезда.

Харатьян, видя мое смятение и неуверенность в завтрашнем дне, как ни в чем не бывало говорит.

- Ты, Гусаров, сам довел ситуацию до этого абсурдного финала, — он покрутил шеей, как будто пытаясь избавиться от остеохондрозной боли. — Ты хотел более сильный аргумент, вот он…

- Ну, ты и скотина, — прямо заявил я. — На детках спекулировать… Ломать меня через колено, судьбой вдовы, судьбой беззащитного ребёнка…

В своем пламенном негодовании, мне хотелось быть искренним и правдивым, однако материться при женщинах не позволяло домашнее воспитание.

- Пошли в подвал… — язвительно говорит он. — Пусть ребенок с матерью поест спокойно, а то всю ночь не спали, не ели, чего-то моих парней боялись.

ГЛАВА 72

Было у меня непреодолимое желание, когда это животное повернулось ко мне спиной, дать ему по голове и для верности, сломать парочку шейных позвонков. Но побоялся, из-за девчонок. Его нукеры, были за дверью. Я-то, через их редкую цепь прорвусь, но опять же… Мне благородному и скромному, еще и о сиротках следует думать… Прости господи.

Из-за них, беззащитных и трогательных, пришлось последовать за мучителем и скверным типом. Кстати, запах у него изо рта, как и он сам, неприятен и мерзок.

Шел за ним и думал. Как с таким мерзавцем, можно по пятницам, по сто пятьдесят выпивать, под соленые огурцы и горячую картошечку с разговорами и после бани? Он же кипятком ошпарить может или вилкой в глаз ткнуть. Не удивлюсь если узнаю, что своих недоношенных детей он живыми изжарил и сожрал под пиво и разнузданный «внебрачный секс»…

Уж такова природа человеческая — думаю о нем гадости и на душе, как-то приятней…

Пришли…

* * *

Сейчас, по прошествии определенного времени могу сказать, что лучше бы я не спускался. Сентиментальным становлюсь, просто ужас. К тому, что Харатьян мне приготовил, надо готовиться отдельно, со множеством специалистов-психиаторов.

Поставил он мне на дивидишник диск и показал кино.

Разные я занимательные съемки видел. И садомазохизм, и любителей зоофелии и даже копрофелию. О последнем скажу кратко: это кино про то, как группа любителей-энтузиастов, сядут в кружок, покакают, чем бог послал, а потом, извиняюсь, занимаются сексом и одновременно дружно кушают свои экскременты.

Это я к тому, что разное есть кино… Подобные хроникальные события, в основном вызывают рвотный рефлекс. Но всегда, сначала присутствует брезгливое любопытство, и только потом «рвота».

Но то, что мне с явным умыслом показал, садист Харатьян, это превосходило самые жуткие представления о звере-человеке… Любимчику 20 века, маркизу де Саду, в свое время такое даже присниться не могло.

Детское, извращенное садистское порно, самая страшная уголовщина. «Детки-модели», не больше семи-восьми лет, явно собранные с московских, привокзальных закоулков. Сперва их, большие садисты в масках, зверски насилуют. Потом, одного из мальчуганов, с белокурой головкой и ангельскими глазами, рубят топором и распарывают огромным тесаком живот. Еще живого, режут, кромсают, рубят… Он заходится в крике, задыхается от боли, жутко по-настоящему кровавыми слезами плачет так, что и сказать страшно…

Ох, и нехорошо мне стало, и если раньше о рвотном рефлексе я лишь фигурально выражался, то сейчас блеванул основательно. Самое противное, что легче от этого не стало.

- Есть у нас очень богатые особи, а также те, кто сидит на верху демократического государства, извини, людьми я их назвать не могу, — к моему удивлению Харатьян давал нелицеприятные характеристики, хотя от него можно было ждать детального смакования каждой просмотренной сцены, но он опустив глаза продолжал. — Так вот, эти типы, в погоне за возрастающими потребностями в извращенных удовольствиях, лично для себя, заказывают такое кино. Представляешь? Платят за эту дрянь, огромные деньги. И есть те, кто это снимает и им продает…

Я чувствовал подвох, но не знал куда он клонит, этот офицер войск стратегического базирования. А он нервно продолжал.

- Ты просил более серьезные аргументы вместо битья, — вспомнил же сволочь. — Вот тебе он… Чтобы твои обе красавицы не сыграли в подобном фильме главную роль, а у меня есть парочку извращенцев, ушибленных на службе Родине… Тебе придется ворованные камни отдать. Ты же офицер, должен любить кроме Родины и стариков, и женщин… Ты для них единственная надежда и опора…

- Ну, от любви к старикам, ты меня сегодня избавил, — сказал я, хлебнув из ведра водицы и тщательно прополаскивая рот от остатков рвотных масс. — А по поводу пояса… Так я его отдал Курдупелю…