Ссора погасла внезапно, так же как и началась, и она была последней.
Ночью Георгий Алексеевич застрелился у себя в кабинете.
Самоубийство Георгия Корнилова никого не опечалило. Оно вызвало только сумятицу в доме. Василий Алексеевич среди этой суматохи сохранял самообладание и не забывал о делах. Управляющему заводом дал распоряжение заказать в городе мраморный памятник для усопшего, а рабочим объявить, что новый хозяин прибавляет каждому гривенник к дневному жалованью, отменяет штрафы и берет на работу всех уволенных.
— Нужно искать мира, — наставительно пояснил хозяин. — Теперь обострять положение весьма опасно. К сожалению, брат этого не понимал.
— Как быть со стражниками? — напомнил управляющий.
— Ах, да... стражники. Пусть останутся, на всякий случай. Время все-таки тревожное.
«Неизвестно, что впереди. Если что-то и случится, меня не упрекнут — стражников не я вызвал сюда», — подумал Василий.
Неделю спустя после похорон Георгия Алексеевича все уже забыли о нем. Другие заботы тревожили жителей Знаменского.
Тимофей Елагин в тревоге ждал возвращения Кострова.
Шли дни, а он не показывался, и Тимофей, измученный дурными предчувствиями, решил:
— Схожу-ка на Светлую.
Катерина, услышав такие слова, тоже забеспокоилась.
— Зачем идти-то понадобилось? В такую даль тащиться да грязь месить.
— Надо же проведать, где дядя Василий. Человек пропал, а нам и горя мало.
— Что ж, по-твоему, он сидит на Светлой Поляне всю неделю? Чего ему делать там?
— Он дело найдет! Даром ходить не будет.
Только еще светало, когда Тимофей отправился на станцию. Катерина была права: дорога в самом деле была сплошное месиво, но молодой гутеец шагал неутомимо и к полудню пришел на Светлую Поляну.
На станции его встретила непривычная тишина. Молчали певучие медные рожки стрелочников. Не перекликались с ними свистки маневровых паровозов. Под вагонами, забившими все пути, бродили куры.
Около дверей вокзала на скамейке сидели занятые игрою в шашки кондуктор и стрелочник. Тимофей подошел к ним, посмотрел немного на игру и пошел дальше.
— Ехать, что ли, куда собрался? — не поднимая головы, спросил кондуктор.
— Нет, — ответил гутеец. — Некуда нам ездить.
— То-то, — наставительно сказал стрелочник.
Поиски Василия Елагин решил начать с лавки потребителей, около которой всегда были люди.
На Светлой Поляне Кострова знали многие. Но кого ни спрашивал Тимофей, все в один голос утверждали, что Василия давно не встречали. Как видно, Костров на этот раз ушел далеко, но Елагин все еще продолжал поиски.
Высокий худощавый мужчина, чинивший изгородь у дома, услышав вопрос Тимофея, повернул голову, поднял на лоб очки и внимательно оглядел гутейца с головы до ног.
— Кого ты ищешь, парень? — спросил он Тимофея.
— Василия Кострова не видали случаем?
— У нас такой не живет.
— Знаю, что не живет, коли в Знаменском работает.
— Чего же тогда здесь ищешь, — ступай в поселок. Ты что, в няньках у него состоишь?
— Человек пропал — у меня живет, как бы чего не вышло...
— Ах, вот ты кто — Тимоня Елагин, — потеплевшим голосом сказал неизвестный. — Здравствуй, приятель!
— Откуда вы меня знаете, дядя?
— Знаю, знаю, приятель! Заходи-ка сюда!
Неизвестный распахнул калитку, Тимофей подошел к крыльцу и остановился.
— Чего у порога встал? — сказал хозяин и, собрав инструмент, повел гостя в дом.
— Ну, будем знакомы — меня зовут Михаил Петрович. Садись!
Михаил Петрович расставил на столе тарелки.
— Закусим немного. Обеда нет. Жена с дочерью к теще в деревню уехали. Но пожевать чего-нибудь разыщем. Водку потребляешь?
— Нет.
— Хорошее дело. Без нее, окаянной, лучше. А я чарочку пропущу.
Выпив рюмку, Михаил Петрович вытер ладонью коротко подстриженные седые усы.
— Ну как, понравилось тебе у нас? — спросил хозяин, продолжая хрустеть огурцом.
— Тоже бастуете?
— Вся Россия бастует, друг, — сказал Михаил Петрович. — Не вы одни...
— Мы-то кончили.
Михаил Петрович перестал жевать.
— Как кончили?
— Так вот и кончили. Новый хозяин посговорчивее прежнего. Штрафы отменены... Прибавку получили, всех на работу приняли, — весело пояснил Тимофей. — Сегодня печи разогревать начнут.
— Народ доволен, значит?
— А как же! Всё ведь получили.
— И ты доволен?
— Еще бы! Три месяца без дела сидел. У нас поговаривают, нового хозяина благодарить бы надо.
— Так-с, — нахмурившись, протянул Михаил Петрович. — Вот как вышло... Здорово промахнулись.
— Мы? — удивился Тимофей.
— И вы, и мы, — ответил Михаил Петрович.
Он как-то сразу замкнулся, ушел в себя. Тимофей заметил это и, посидев еще немного, поднялся из-за стола.
— Я пойду, Михаил Петрович.
— Ну, что же, иди. Домой шагай прямиком. Василия нечего разыскивать — сам вернется.
— Вы, значит, знаете, куда он ушел? — встрепенулся Тимофей.
— Нет, не знаю, — ответил Михаил Петрович. — Знаю только, что вернется.
Шагая обратно в поселок, Елагин почти всю дорогу думал и не мог решить, что это за человек.
«Похоже, знает немало про Василия, но сказать не хочет. Не с ним ли он в остроге сидел?» — размышлял Тимофей.
Костров вернулся неожиданно поздно вечером.
— Вот дела-то какие получаются, Тимофей, поесть некогда второй день.
— Не знаю, какие у тебя дела, а сказать бы стоило, что домой не придешь, — сердито сказал Тимоша, отодвигая от себя пустую чашку. — Собери ему ужин, Катя.
— Где же ты загулял, дядя Василий? — спросила Катя. — Ведь неделю пропадал.
— Загулял, загулял! От дома отбился, — согласился Костров. — Никак из гостей вырваться не мог.
— А Тимоша позавчера разыскивать вас ходил на Светлую Поляну.
— На Светлую? С чего он взял, что я туда подался?
— Надо же где-нибудь искать-то, — ответил Тимофей, хмуро глядя в сторону.
— Да ты не сердись, — миролюбиво сказал Костров. — Верно, виноват. Не сказал ничего, думал, вернусь скоро. А ходить тебе не стоило. Куда я денусь?
— И Михаил Петров тоже сказал — никуда, мол, не денется.
— Какой Михаил Петров? — спросил Костров, изобразив на лице удивление.
— Не знаю какой, — буркнул Тимофей. — Ты лучше меня, поди, знаешь. Тощий такой, на чугунке работает, в очках ходит. Не с ним ты в остроге-то сидел?
Василий смутился. От Тимофея не укрылось это смущение, и он решил, что его предположение, пожалуй, и справедливо.
— Да, дела, Тимофей, — помолчав, снова заговорил Костров. — То один на один мы с нашими хозяевами сражались, а теперь вся Россия с нами. Заводы встают, на чугунках движения нет... Бастует Россия, а она — силища. Хозяин гривенником прибавки от нас не откупится. Мы другого потребуем.
— Опоздали требовать-то, — сказал Тимофей. — Кончилась забастовка. Старший братец приказал долго жить — застрелился.
— Слыхал... Не поделили, значит, братья. Ворон ворону глаз выклевал. А вот что забастовку кончили — это плохо... Как же так?
— Так вот и кончили. Прибавку получили, уволенных на завод снова приняли. Новый хозяин, говорят, получше прежнего.
— Кто говорит-то? Все они хороши...
— Когда-нибудь за дело надо приниматься. Уж лучше сейчас, когда хозяин уступил... — хмуро сказал Тимофей.
— Его уступке-то гривенник цена.
Он безнадежно махнул рукой и сел на порог, насупившийся, злой.
Наступило молчание. В тишине стало слышнее монотонное, размеренное падение капель из подтекающего умывальника. Катерина, чувствуя тягостность этого молчания, накинув полушалок, ушла. Остановившись за дверью, она прислушалась, но в доме было все так же тихо.
«Чего они не поделили? — думала Катерина. — Тимофея никогда таким не видела. Как огрызнулся. Да на кого — на дядю Василия, которого отцом своим почитал».