Маркграфиню чрезвычайно разгневало легкомысленное отношение брата к материальным ценностям.
- Баба из себя выходила, потому как братишка вернулся без алмаза, прокомментировала я в этом месте. - Самым глупейшим образом потерял фамильное сокровище.
Смакуя каждый глоток великолепного вина, Кристина одновременно со мной знакомилась с посланием прабабки.
- А кто такой Флорек? - задумалась она. - Где-то нам уже встречалось это имя.
Это уж слишком!
- Ну, знаешь, твоя нелюбовь к истории уже переходит границы! Ведь это же старший из Кацперских, приемный отец Ендруся. Сейчас бы ему было... минуточку... кажется, около ста двадцати лет.
- В таком случае разреши мне усомниться в его отцовстве...
- Я же сказала - приемный!
- ...а во-вторых, как это старший? Наверняка у него был и папа, и дед, не сорока же его из-под хвоста выронила, были среди Кацперских и старше его!
Поскольку я располагала гораздо большими познаниями в области нашей родословной - с детства любила слушать семейные предания, предпочитая их самым завлекательным сказкам, - то могла легко вывести сестру из заблуждения. И не преминула еще раз ее упрекнуть - надо было в свое время тоже слушать, а она как огня избегала всех этих преданий семейной саги нашего рода.
- Во-первых, - сказала я, - Ендрусю сейчас около шестидесяти и ему ни за что столько не дашь...
- Факт! - согласилась Крыська. - Очень хорошо сохранился...
- Так что Флориан Кацперский имел право породить его, будучи в таком же возрасте, и нечего на человека наговаривать. Однако не породил. Адаптировал. Ну усыновил, ясно? Ендрусь был сыном его младшей сестры... или племянницы, уже не помню. Было там что-то внебрачное. Возможно, как раз этот Ендрусь. И Флорек, уже после войны, усыновил его, чтобы было кому оставить имущество. И благодаря этому они не потеряли Пежанова.
- А что, черт возьми, этот самый Флорек из Пежанова делал в замке Нуармон? - взвилась Крыська.
- Ну, ты даешь! Не представляю, как можно быть до такой степени тупой! Неужели и в самом деле не помнишь, о чем нам все уши прожужжали в детстве?
- А откуда мне было знать, что все это понадобится? Знаешь, так объясни. Не то вина ни глоточка не получишь, сама все выпью!
- Все равно уже на донышке, алкоголичка... Ладно, слушай, ослица! Этот самый Флорек всю свою жизнь был самым доверенным слугой нашей прабабки Клементины. И проживал именно здесь, в замке Нуармон! Если не ошибаюсь, в этой крестьянской семье наших польских подданных все неплохо знали французский, наши предки Пшилесские их обучили. Поскольку он и ключница состояли в одном и том же обслуживающем персонале графов де Нуармон, легко общались, а ключница наверняка радовалась, что есть с кем поболтать на родном польском. Все свидетельствует о том, что она была чуть ли не очевидцем исторического момента появления в нашем роду проклятого алмаза. Гнев маркграфини на брата говорит о многом.
- Хорошо, дошло. Читай дальше.
А дальше прабабка Клементина сообщала, совершив большой прыжок во времени, что, по ее мнению, помощник ювелира Шарль Трепон, разумеется, идиот, но Гастона не убивал. Она, Клементина, беседовала с ним лично, с Трепоном, а она уже старая и в людях умеет разбираться. Нет, Шарль Трепон не врал. И вроде бы не врал относительного того, при каких обстоятельствах потерял... это самое, но тут уже возникают сомнения...
- Ну вот, теперь опять какой-то Трепон, - раздраженно перебила меня сестра. - Не было такого до сих пор. Кто это?
- Наверное, тот самый, про кого писала прабабка Юстина. Кузена Гастона он не убивал... Помощник ювелира, не кажется тебе подозрительным это обстоятельство?
- Кажется. Да еще потерял это самое. Холера, предки только и знали что теряли фамильный алмаз!
Я обратила внимание сестры, что как раз относительно этого пункта у прабабки Клементины возникают сомнения.
- Хотя и непонятно почему. Так, минутку. Вот, она пишет: "...в бушующем море потерял все, что имел". И заметь, бабка не поставила крест на потерянном имуществе, были, должно быть, у нее какие-то основания. И она не усматривает никакого стыда в том, чтобы признать утраченный алмаз нашим фамильным достоянием. Может, потому, что уже одной ногой стоит в могиле? В общем, прабабка права, в данном случае стыдно должно быть госпоже Бливе, а не нашему предку.
Внимательно изучив послание прабабки, мы поняли по отдельным намекам и кое-каким деталям, что Клементина не имела понятия, каким образом алмаз вначале покинул Индию, а потом Англию и переехал во Францию. Ее это даже и не очень интересовало, а супруг прабабки, граф Нуармон, тот самый Луи-Людовик, наверняка не признался жене в близких связях с Мариэттой. А если прабабка Клементина и сделала кое-какие выводы из газетных публикаций о несчастном случае и тяготеющем над неким парижским домом проклятии, то сохранила их для себя.
- Ну вот, можно сказать, и умчались в синюю даль наши надежды бодрой рысцой, - с грустью произнесла Кристина. - Это все или там еще о чем-то написано?
Я постаралась сохранить остатки оптимизма.
- Прабабка Клементина - это огонек в непроницаемой темноте истории, веско заметила я. - И нечего хныкать, лучше внимательнее вникай в ее послание.
А дальше в послании упоминалось о телеграмме из Кале дочери Клементины, Юстины. А вот и письмо, отправленное Юстиной из Лондона. Его хаотичность просто выводила из себя.
- Да, в наличии писательского таланта эту прабабку не обвинишь, ворчала Кристина, изучая сумбурное послание. - Вроде бы человеческим языком написано, даже без грамматических ошибок, а уж наворочено - без поллитра не разберешь.
- Допей свое винишко и постарайся разобраться, - посоветовала я, задумавшись внезапно над посторонним, казалось бы, вопросом: а на каких языках написана изучаемая нами историческая корреспонденция? Польский, французский и английский мы знали в равной степени, так что нам было без разницы, на каком написано. А ведь это имеет значение. Вот, скажем, Юстина писала матери наполовину по-французски, наполовину по-польски, время от времени вставляя английские слова. Не исключено, именно от нее к нам перешли способности к языкам.