Старинная шляпная коробка была густо оплетена бечевкой. Последняя оказалась вся в узелках, Крыська тщетно пыталась их развязать и, потеряв терпение, прибегла к помощи перочинного ножа. Вот, наконец, отброшена крышка. Затаив дыхание, я глядела из-за плеча сестры на содержимое картонки. В картонке оказались очень красивые вещи. Шелковый веер, расписанный от руки, в прекрасном состоянии. Очень красивые бусы из морских раковинок, тоже хорошо сохранившиеся. Две пары длинных бальных перчаток, украшенный жемчужинами гребень и красная бархатная подушечка для иголок и булавок, отделанная по краям ракушечками. А шляпы никакой не было.
Кристина ухватилась за веер и принялась его раскладывать, я же взяла в одну руку игольник, во вторую - ракушечные бусы. Где-то я уже такие видела...
- Слушай, не в них ли Антуанетта изображена на портрете? - вдруг вспомнила я.
- Точно, в них, - подтвердила Крыська, помахав сначала веером на себя, а потом и на меня. - И сомневаться нечего! А вот и знаменитая подушечка, о которой столько раз упоминали Кацперские в письмах. Ничего себе подушечка для иголок. О, да она размером с думку! Спать на такой можно.
И тут еще какое-то смутное воспоминание промелькнуло в голове. Ну конечно же!
Я ткнула подушечку сестре под нос.
- Внимательно гляди, ни о чем тебе она не напоминает?
- Еще как напоминает! Ведь мы удивлялись, чего это о ней столько понаписано в корреспонденции Кацперских.
- И больше ни о чем она тебе не говорит? Вспомни, что мы обнаружили в злополучном саквояжике!
Веер замер в руке Кристины.
- О, лопнуть мне на этом месте, ты права!
Слава богу, склерозом мы пока не страдали и обе без труда припомнили обрывки вот такого же бархата и вот такие же ракушечки в выцветшем саквояжике помощника ювелира Шарля Трепона, незадачливого жениха мадемуазель Антуанетты. Значит, вот эту подушечку собственноручно изготовила француженка. А оставшиеся материалы неизвестно почему не выбросила, а заботливо собрала и сложила в сумку, принадлежавшую сбежавшему жениху, сумку же запрятала куда подальше. Зачем она так сделала? И имеет ли это обстоятельство вообще какое-то значение? Даже если девица действительно была чрезвычайно хозяйственной, как это всячески подчеркивал в письмах к родным ее жених Мартинек Кацперский, то можно допустить, что из экономии приберегла лоскутки бархата (могут для заплаток пригодиться) и ракушки, в самом деле очень красивые и, возможно, привезенные из экзотических стран. Но на кой черт сохранять ошметки губки и конского волоса? Даже если бы подушечку потребовалось отремонтировать, внутрь можно запихать что угодно. Остаются сентиментальные чувства к экс-жениху. Сохранила на память?
Бусы перестали занимать мое внимание, я их бросила в картонку. Кристина отложила веер в сторону, вырвала у меня из рук бархатную подушечку и принялась ее вертеть.
- Символ хозяйственности француженки Антоси, - пробормотала она, со вниманием рассматривая пузатенькое рукоделие. - А что ты думаешь по этому поводу?
- Ничего. В четыре часа утра я вообще не могу думать. Почему они так с ней носились? Почему она сама так ее ценила? А вдруг это единственное законченное ею произведение ручной работы? Или на редкость удачное, другие были похуже...
Кристина принялась выдвигать свои версии:
- А может, возлюбленный, отдыхая, клал на эту подушечку уставшую голову? Разумеется, предварительно повытащив из нее иголки и булавки. Размер вполне подходящий... А вдруг...
Выхватив у Кристины подушечку, я принялась вертеть ее в руках.
- Если бы не остатки материалов, из которых подушка сшита, ее вполне можно принять за фабричную. Поразительно аккуратно сделана! Можно подумать - куплена в магазине. Наверное, шила на машинке, швейные машинки изобретены в конце прошлого века.
- Небось были страшно дорогие, не по карману Антуанетте.
- Кто ее знает. А вот ракушки пришивала иголкой. Да я вовсе не настаиваю на машинке, женщины в ту пору были искусными рукодельницами, шили просто изумительно. Куда там машинке!
- А может, это произведение ее матушки! - оживилась Кристина, выдав свежую версию. - И она так бережно хранила ее в память о покойной маман.
Что ж, версия неплохая, тогда понятны и забота о подушечке, и желание сохранить даже обрывки и остатки материалов, из которых матушка ее мастерила. И прекрасное состояние самой подушки, ее не использовали в домашнем хозяйстве, она сохранялась как память.
И в самом деле подушечка выглядела как новенькая. Отнимая ее друг у дружки, мы с сестрой никак не могли на нее наглядеться, что-то заставляло нас снова и снова ее рассматривать. Мягонькая и эластичная, но пополам не перегнешь. Ракушечки по краям поблескивали таинственно.
- И в самом деле ею не пользовались по назначению, - задумчиво произнесла Кристина. - Совсем не выцвела от времени, значит, хранилась где-то в шкафу. И никаких дырочек от иголок и булавок. Никаких следов!
- И все-таки Антося могла сшить игольницу сама, а поскольку получилось прекрасное изделие, считалось, что является частью приданого невесты. А потом, в замужестве, больше ничего не шила. Детей у них с Мартином не было, пеленочки и распашоночки отпадали... Нет, тогда зачем сохранять ошметки? И почему именно в саквояжике бывшего жениха?
- Да, непонятно. И странно. Такие вещи обычно держат в рабочей шкатулке с нитками. Разве что подушечку смастерил сам бывший жених, этим и объясняется наличие ошметков в его сумке.
- О, новая версия!
Я вновь принялась вертеть в руках изделие, которос правильнее было бы назвать подушкой, а никак не подушечкой. При необходимости на такой и переспать можно. Правда, мешали бы ракушки, острые, как пить дать, вопьются в ухо.
Я никак не могла ухватить мысли, промелькнувшей в мозгу и скрывшейся, прежде чем я успела сообразить, с какими ассоциациями она связана. Саквояжик и подушечка, подушечка и саквояжик... Ведь не будь ошметков от подушечки в саквояжике, я бы давно отложила ее в сторону, не стала бы напрягать мой бедный ум.
Кристина ни с того ни с сего вдруг сказала:
- Подушечка являлась предметом особой заботы Антоси... Над этой подушечкой Антося тряслась, словно над золотом... В саквояжик спрятала остатки материалов... Перед смертью ни в чем не призналась, но ведь, наверное, думала, раз так поступала?