— Скажем, они искусственные. Уж скорее к шляпе могут придраться. И перестань наконец каркать, кому какое дело до таких мелочей? Вот если бы мы с тобой ехали в железнодорожном вагоне, тогда обратили бы внимание.
— Ты права, железнодорожный вагон на шоссе не может не привлечь внимания…
На этот раз мы вели машину поочерёдно и благодаря этому сумели добраться до Варшавы в рекордное время, делая лишь небольшие перерывы на еду. Хотя обе мы были взвинченные и все на нервах, нам как-то удалось не поссориться — наверное, потому, что не было времени на разговоры. Ведь всю дорогу одна из нас вела машину, а вторая отсыпалась на заднем сиденье.
Кристинина машина стояла на охраняемой стоянке у её дома.
— Пожалуй, не стоит тащить это в квартиру, — зевая во весь рот, заявила сестра, извлекая из багажника моей машины сумку чудовищных размеров. — Все равно завтра с самого утра доставлю это Анджею.
— Глупая! — тут же возразила я. — Пусть он приедет к тебе, сразу поставишь его на место. И вообще, насколько я знаю жизнь, тогда твою машину непременно этой ночью уведут.
Уже открыв рот, чтобы резко возразить, Кристина все же передумала. Хватило ума!
— Возможно, ты и права… Погоди, помнится мне, до отъезда я не смогла на машине поехать куда-то, что-то в ней неисправно, а что — вылетело из головы. Ну ладно, помоги доволочь торбу хоть до лифта.
Избавившись от Кристины, я получила наконец возможность заняться собой и Павлом.
До утра, ясное дело, ждать я не могла и, войдя в квартиру, тут же кинулась звонить Павлу. По телефону он не мог видеть, как я выгляжу после утомительной дороги и бессонных ночей, так что могла себе такое позволить, иначе не показалась бы любимому мужчине ни за какие сокровища мира. По Кристине видела, как отразились на моей внешности двое суток непрерывной езды: свободно можно было дать нам все наши тридцать лет. Да и будь мне всего восемнадцать, растрёпанная и помятая, я бы не рискнула лезть на глаза человеку, в отношении которого ко мне была чрезвычайно заинтересована. Так что телефон как раз то, что надо.
— Павлик? — нежно проворковала я, услышав в трубке его голос.
— Девушки, да оставьте же меня хоть на минутку в покое! — простонал в ответ Павел.
Трубку я положила почти спокойно, аппарат не пострадал. А вот сердце стиснуло так, что казалось, я утратила способность перевести дух. Такое ощущение — вот-вот задохнусь. Сидела неподвижно, не в силах пошевелиться, не в силах думать, не в силах дышать.
Зазвонил телефон. Голос Павла.
— Иоанна? Так ты вернулась? Слушай, только что не ты звонила? Я не ожидал тебя услышать и не узнал твой голос. Только после того как ты швырнула трубку, меня как что ударило. Еду к тебе!
— Нет.
— Нет, еду!
— А я тебя на порог не пущу! — проорала я, но он уже не слышал, бросив трубку.
Ко мне разом вернулись все способности — дышать, двигаться, соображать. Какое там не пущу, у него же ключи от моей квартиры, точно так же, как и у меня от его. Не стану же я запираться на цепочку!
Я метнулась в ванную, по дороге срывая с себя запылённую одежду. Немедленно, немедленно под душ, лучше купальный халат и тюрбан на голове, чем эта дорожная серость и помятость. Пять минут воды и мыла — и я уже не буду такой кикиморой. Три часа дня, можно сказать, на улицах час пик; чтобы доехать до меня, ему понадобится не меньше пятнадцати минут, почему, интересно, он в такое время оказался дома и чем, интересно, занимался?! Как правило, мой Павлик выходил из дому ранним утром и возвращался лишь к ночи. Весь день вкалывал — работал в офисе своей фирмы, ездил на встречи с нужными людьми, обедал в ресторане и тоже с деловыми партнёрами, в общем, вёл подвижный образ жизни. Прекрасно зная это, я позвонила так, на всякий случай, и получила обухом по глупой башке, идиотка! С себя надо было начинать…
Горячая вода и взрыв эмоций, вместе взятые, сделали своё дело. Через пятнадцать минут Павел сначала позвонил, а потом заскрежетал ключом в замочной скважине. На мне и в самом деле был купальный халат, а на голове тюрбан из полотенца, но лицо почти обрело нормальный вид, и можно было выставлять его на обозрение. Когда Павел входил в комнату, я как раз вытряхивала на стол содержимое своей сумки в поисках пилочки для ногтей, единственной пригодной для этой цели. Возила её с собой, потому как не могла найти второй подходящей, хотя закупала эти пилочки по всей Европе. Попадались все время дрянь, так что в моем распоряжении была одна-единственная, а я сейчас в спешке сломала ноготь, а пилочка затерялась в барахле, которым забита сумка, а Павел уже в дверях…
— По дороге я успел подумать, — заявил Павел после продолжительной паузы, выпуская меня из рук. — Везде пробки, пришлось ехать целую вечность, было время подумать. Так вот, извиняться не буду, откуда мне было знать, что это ты? Ведь из Франции ты звонила обычно по вечерам. А теперь по чистой случайности получила доказательство того, как я отношусь ко всем остальным женщинам.
— Собиралась звонить бабушке, твой номер как-то сам собой набрался. Почему ты днём оказался дома?
— Нечаянно пролил кофе на брюки, пришлось заскочить переодеться. Зол был как сто тысяч чертей, а услышал твой голос — и сразу прошло. Ты вернулась ненадолго или насовсем? Боже, как же я по тебе соскучился!
Отстранив его на расстояние вытянутой руки, я внимательно всмотрелась в любимое лицо. Нормально выглядел, глаза мне улыбались, рот до ушей растянулся. Любит! Похоже, Изюня ещё не успела поработать. От сердца отлегло, но так сразу прощать я не собиралась. Взяв найденную наконец пилочку, я принялась неторопливо обрабатывать повреждённый ноготь.
— Ну, хорошо, а с чего это ты так ополчился на девушек? Пользоваться успехом приятно. Доконали тебя?
— Точно, доконали! Такой в последнее время успех, что жизни не рад. Хотя, возможно, не все девушки виноваты, одна привязалась, проходу не даёт. Вроде бы даже ты её знаешь, кажется, вы ещё в школу вместе ходили, некая Иза. Вернулась из Штатов и в поисках тебя как-то на меня вышла. Сама так сказала. Ты её помнишь?
Сказать, что у меня отлегло от сердца, — значит ничего не сказать. Я испытала неимоверное облегчение. Сам заговорил об Изе, а я всю дорогу думала, как бы поделикатнее его о ней расспросить, как бы не навредить, не проговориться, что мне известно о её возвращении в Польшу. Непохоже, что Павел от неё в восторге, хотя, судя по всему, Изюня вовсю охотится на него. А Павел продолжал изливать душу:
— Откровенно говоря, я думал — это она звонит. Поэтому и решил в такой безличной форме выразить неудовольствие, высказаться подипломатичнее, как-то неудобно женщине прямо говорить, что надоела до чёртиков. И ведь интересная женщина, а вот меня словно что-то от неё отталкивает. Интересно, что?
— Характер! — не выдержав, пояснила я. — Такой у неё характер, что на внешности не сказывается, а вроде как излучается из неё. Очень рада, что ты это почувствовал. Ты торопишься или можно угостить тебя чем-нибудь вкусненьким?
— Уже не тороплюсь, а вкусненькое я вижу перед собой и не намерен дольше ждать. Ведь говорю же — страшно соскучился по тебе!
Потом я опять закрутила голову полотенцем и накинула купальный халатик. Сквозь охватившую все моё существо радость с трудом пробивалась трезвая мысль — на кой черт я, идиотка законченная, сама придумываю какие-то неприятности, ведь видно же — любит! А для меня в нем — весь смысл жизни, так зачем я нагромождаю на пути к счастью вымышленные трудности? Выйти за него, жить вместе, спать в одной постели, готовить салат из креветок, рожать ему детей… А я вместо этого гоняюсь за каким-то алмазом!
И тут Павел произнёс с нежностью и вроде бы с восхищением:
— Ты — единственная женщина в мире, которая даёт мне все, ничего не требуя взамен. Кажется, это меня начинает мало-помалу терзать, но я эти муки вынесу с наслаждением.
Вот тебе и на! Только мужчины могут быть такими глупыми.