— Говоря о чем-то вкусненьком, я имела в виду другой вид разврата. Из Франции привезла вино предков, такого ты точно не пил, потому как другого такого на свете нет. Попробуешь? Правда, на закуску у меня лишь плавленый сырок и солёный миндаль.
— Через желудок ты мне угодила прямо в сердце! О боже, а это что такое?!
Только теперь Павел обратил внимание на барахло, вываленное мною из сумки. Из-под кучки документов, денежных купюр, сигарет, зажигалок, счётов и квитанций поблёскивали бриллианты алмазного колье, которое Кристина бросила мне в сумочку. А серьги и кольца, хоть и слегка припудренные, поскольку путешествовали в коробочке из-под пуховки, тоже неплохо сверкали.
— Наверняка это из наследства, за которым ты поехала? — с явным интересом спросил Павел, внимательно рассмотрев драгоценности. — Очень, очень недурные, я-то в этом немного разбираюсь. А таких изумрудов теперь ни за какие деньги не достанешь, старинная огранка…
Буду ковать железо, пока горячо! Вот он, так давно ожидаемый случай! Я вынула из дорожной сумки бутылку несравненного вина, отдала Павлу, отобрала у него серьги и приказала:
— Откупорь, и побыстрее. Штопор на кухне, в буфете. Надо отметить нашу встречу.
Пока Павел разыскивал штопор, я успела вдеть в уши изумрудные серёжки. Полотенце на голове было зеленое, так что они вполне подходили… Посмотрела в зеркало. Мелькнуло в голове — драгоценности усиливают красоту женщины, я с трудом отвела глаза от своего отражения.
Павел глянул — и пропал…
Прошло не меньше часа, прежде чем он принялся откупоривать бутылку. Я достала из сумки сырок и миндаль. Хорошо, купила по дороге, зная, что дома — шаром покати. Ладно, обойдётся, не в ресторан пришёл, а все говорило, убедительно говорило о том, что он и в самом деле соскучился по мне.
Прогнать Павла удалось лишь поздно вечером. Мне просто необходимо было заняться собой и отдохнуть. И опять я пожалела о том, что мы живём не вместе, Павел по этому поводу даже что-то говорил, да я невнимательно слушала.
Оставшись одна, я расчесала и уложила волосы, сколько можно ходить в тюрбане? Больше ничего не успела сделать, позвонила Кристина.
— Ты оказалась права, — начала она, и даже что-то похожее на признательность прозвучало в её голосе. — И в самом деле, имело смысл вызвать Анджея сюда.
— Могла бы и сама догадаться.
— Просто мне ужасно хотелось спать, плохо соображала. Дай бог здоровья нашей прабабке. Я сразу догадалась и обрадовалась.
— Так он не едет на Тибет?
— Не едет. По крайней мере пока. Совсем спятил при виде наших травок. Не беспокойся, знаю, что скажешь. Нет, у меня хватило ума сначала использовать его для себя, а только потом показать добычу. А у тебя как?
— Павел приезжал, недавно только удалось его выставить. Похоже, Изюня допустила промашку. Хотя и сидит на миллионах, не удалось ей скрыть природной алчности, а он это сразу почуял. И слава богу!
— А алмаз мне все равно нужен, просто необходим как воздух, — гнула своё Крыська. — Лаборатория, понимаешь? Анджей любит меня на лоне природы. Боюсь, однако, что если возникнет необходимость выбирать, выберет природу, хотя сердце его и будет разбито. Мужчины как дети, нельзя отбирать у них любимые игрушки.
— Ты сказала ему о наших больших надеждах?!
— Спятила?! Чтобы сглазить? Ничего не говорила. И готова биться об заклад — ты тоже.
— Ясное дело. Давай-ка подумаем…
— Думать? Сейчас? Уверена, ты тоже не в состоянии. Предлагаю начать думать завтра с утра. Поскольку пойду на работу, часов в пять могу приехать к тебе.
Я внесла поправку:
— К бабушке. Или лучше сделаем так: приди ко мне в четыре, я до той поры управлюсь, и вместе поедем к бабуле, иначе обидится. А тебе ещё надо успеть отдать машину в мастерскую.
— Ещё чего! Стану я заниматься этим старьём. Продам как есть и куплю «тойоту», такую же, как у тебя. Хотя завтра, наверное, не успею. Ну да ладно, к бабуле поедем на твоей…
Бабушка Людвика не очень охотно припомнила:
— Слышала я краем уха, будто Мартин Кацперский женился на француженке. Но она умерла ещё до моего рождения. Да, да, ребёнком я слышала что-то такое, но мне это было неинтересно, вот и не придавала значения.
Кристина печально вопросила:
— Ну и почему ты, бабуля, такая нетипичная? Все нормальные старушки в твоём возрасте обожают семейные предания, а уж в таком роду, как наш, где полно исторических событий, наверняка помнили бы каждый эпизод. А ты что?
— Дорогая Иоася, в детстве я была в другом возрасте, — резонно возразила бабуля. — Так что имела право не интересоваться семейными преданиями.
Бабушка Людвика, как правило, путала нас. Редко-редко когда попадала. Сейчас мы не поправляли её, чтобы не нервировать и не сбивать с темы. По рассказам старшего поколения, бабушкины комплексы из-за того, что мать её бросила в Польше и она одна вынесла тут все ужасы минувшей войны, усилились в послевоенный период. Бабулю не устраивал государственный строй послевоенной Польши и в результате странной трансформации в её сознании выразился в смертельной обиде на родичей, о которых она и знать ничего не желала. Полагаю, бабушку Людвику можно вполне назвать жертвой коммунистического режима, хотя она при нем не бедствовала, совсем наоборот. Я поддержала сестру:
— Ничегошеньки бабуля не сохранила — ни писем, ни документов, ничего. И даже не желает порыться в памяти! Боже, боже! Несчастные мы сиротки, никто не хочет нам помочь.
— Нечего прибедняться, Крыся! — оборвала меня суровая бабушка. — Наследство моей матери вы получили? Получили. Так что радуйтесь и не морочьте мне голову. Я же не выражаю по этому поводу никаких претензий, так ведь? Потому как сама жила благодаря наследству своей прабабки.
— Зато мы изо всех сил собираем все, что осталось от предков, крохи информации, сохранившиеся в письмах, заметках, каких-то разрозненных записях, а ты, бабуля…
— А я не желаю! — упорствовала бабка. — Что же касается сведений о предках и оставшихся от них вещей, так все сохранившееся от прабабушки Доминики спас Флорек, и мне не было необходимости надрываться!
Мы с сестрой переглянулись. Ну конечно, теперь одной из нас придётся ехать в Пежанов. Наверняка мне, ведь Кристина решила пока не увольняться с работы. Но уж я заставлю и её приехать, пусть хотя бы в выходной или другой какой свободный день, не одной же мне вкалывать. Своего Анджея она надолго усадила в Варшаве, по уши закопался в привезённых ею травах, так что спокойно может оставлять его какое-то время без присмотра, пока тот блаженно роется в старинных рецептах. Честно говоря, я бы и сама справилась, но предпочитала работать вдвоём с Кристиной, мы прекрасно дополняли друг друга.
По дороге домой Кристина с тревогой поинтересовалась:
— Ты как думаешь, найдём мы этот проклятый алмаз или нет? Моя жизнь зависит от него!
— Моя тоже. А найдётся ли — один дьявол знает. Сколько лет прошло, сохранился ли он вообще? Крыська, а ты не удивляешься, почему это мы с тобой так страшно молчим о нем? Ведь стараемся никому ни словечка об алмазе, заметила? Из-за чего? Что нам мешает о нем рассказать?
— Разум, идиотка. Скажешь хоть словечко одному — и сразу узнает общественность. Широкая. И все примутся искать…
— …а найдёт какой-нибудь случайный кретин. Ты права. Так что, едем?
— Едем, конечно. Из бабули больше ничего не выдоишь. Предлагаю ехать в пятницу, проведём уик-энд в трудах. Идёт?
Уик-энд я собиралась провести с Павлом. Ну да ладно, может, и к лучшему, что меня не будет. Я как-то излишне эмоционально отнеслась к нему при встрече, самое время теперь отступить на заранее намеченные позиции. То есть последовательно придерживаться избранной линии: не очень-то он мне нужен со своими деньгами, я не какой-нибудь плющ, чтобы прицепиться к нему всеми присосками. Вот когда наше материальное положение более-менее сравняется, тогда я позволю себе идти ва-банк, пока же продолжаю соблюдать похвальную сдержанность.
Кристина развивала планы:
— Ехать будем по отдельности, я уже избавилась от металлолома, завтра получу новую «тойоту», точно такую, как у тебя, и, к сожалению, такого же цвета. Других не было, увы! Условимся о встрече уже на месте, к шести я успею.