Застежка щелкнула, и книжка открылась.
– Что за книга? – спросил я невольно.
– Библия, сынок. Других книг не держу в доме уже двадцать лет… Мне слушать лучше, чем читать, – глаза ослабли.
Я взял в руки Библию. Иван Степанович улыбнулся. Книга была на французском языке.
– Я не умею по-французски.
– То-то, – сказал Иван Степанович и затрещал страницами. Мы вышли.
– Кто это такой? – спросил я Вилемсона.
– Бухгалтер, бросивший вызов миру. Иван Степанович Бугреев, вступивший в борьбу с цивилизацией. Он – единственный, кто остался в этой глуши с двенадцатого года. Был у бельгийцев главным бухгалтером. Уничтожением заводов был так ошеломлен, что сделался последователем Руссо. Видите, какой патриарх. Ему лет семьдесят, я думаю. Восемь сыновей. Дочерей у него нет. Старуха жена. Внуки. Дети грамотны. Они успели выучиться в школе. Внучат старик учить грамоте не дает. Рыбная ловля, охота, огород какой-то, пчелы и французская Библия в дедовском пересказе – вот их жизнь. Верст за сорок здесь есть поселок, школа, магазин. Я ухаживаю за ним – есть слухи, что он хранит подземную карту здешних краев, – осталась от бельгийских разведок. Возможно, что это и правда. Разведки-то были – я сам встречал в тайге чьи-то старые шурфы. Не дает старик карту. Не хочет сократить нам работу. Придется обойтись без нее.
Мы ночевали в избе у старшего сына Ивана Степановича – Андрея. Андрею Бугрееву было лет сорок.
– Что же не пошел шурфовщиком ко мне? – сказал Вилемсон.
– Отец не одобряет, – сказал Андрей Бугреев.
– Заработал бы денег!
– Да денег-то у нас хватает. Здесь ведь зверя богато. Лесозаготовки тоже. Да и по хозяйству работы много – дед ведь на каждого план составляет. Трехлетний, – улыбнулся Андрей.
– Вот, возьми газету.
– Не надо. Отец узнает. Да и читать я почти разучился.
– А сын? Ему ведь пятнадцатый год.
– А Ванюшка и вовсе неграмотен. Отцу скажите, а со мной что говорить. – И Андрей Иванович стал яростно стаскивать сапоги. – А что, верно, здесь школу строить будут?
– Верно. Через год откроют. А ты вот на разведку и работать не хочешь. Мне каждый человек дорог.
– Где все твои-то? – сказал Андрей Иванович, деликатно меняя тему разговора.
– На Красном ключе. По старым шурфам ковыряемся. У Ивана Степановича ведь есть карта, а, Андрей?
– Нет у него никакой карты. Враки это все. Брехня.
На свет вдруг выскочило встревоженное и озлобленное лицо Марьи, Андреевой жены:
– Нет, есть! Есть! Есть!
– Марья!
– Есть! Есть! Я десять лет назад сама видела.
– Марья!
– На черта хранить эту проклятую карту? Зачем Ванюшка неграмотный? Живем как звери. Травой скоро зарастем!
– Не зарастете, – сказал Вилемсон. – Будет поселок. Город будет. Завод будет. Жизнь будет. И хоть певичек венских не будет, зато школы, театры. Ванюшка твой еще станет инженером.
– Не станет, не станет, – заплакала Марья. – Ему уж жениться пора. А кто за него пойдет, за неграмотного?
– Что за шум? – Иван Степанович стоял на пороге. – Ты, Марья, иди к себе – спать пора. Андрей, за женой плохо смотришь. А вы, граждане хорошие, в семью мою ссор не вносите. Карта у меня есть, и я ее не дам, – не нужно все это для жизни.
– Нам не очень нужна ваша карта, – сказал Вилемсон. – Мы за год работы свою вычертим. Богатства открыты. Завтра Васильчиков привезет чертежи, – будем лес валить для поселка.
Иван Степанович вышел, хлопнув дверью. Все заторопились спать.
Я проснулся от присутствия многих людей. Рассвет осторожно входил в комнату. Вилемсон сидел у стены прямо на полу, вытянув грязные босые ноги, и вокруг него громко дышало все семейство Бугреевых, все его восемь сыновей, восемь снох, двадцать внучат и пятнадцать внучек. Впрочем, внучата и внучки дышали где-то на крыльце. Не было только самого Ивана Степановича да его старушки жены – востроносенькой Серафимы Ивановны.
– Так будет? – спрашивал задыхающийся голос Андрея.
– Будет.
– А как же он? – И все Бугреевы глубоко вздохнули и замерли.
– А что он? – спросил Вилемсон твердо.
– Дед умрет, – жалобно выговорил Андрей, и все Бугреевы вздохнули снова.
– Может быть, и не умрет, – неуверенно сказал Вилемсон.
– И бабка умрет. – И снохи заплакали.
– Мать ни в коем случае не умрет, – заверил Вилемсон и добавил: – Впрочем, она женщина пожилая.
Вдруг все зашумели, зашевелились. Внучата помоложе юркнули в кусты, снохи бросились к своим избам. От дедовской избы к нам медленно шел Иван Степанович, держа в обеих руках огромную, грязную, пахнущую землей связку бумаг.