– Ах, перестаньте! – всплеснула ручкой Гликерия Романовна. – Не хочу слушать! И когда только закончится эта ужасная война!
– Скоро. Коварный враг будет разгромлен христолюбивым воинством, – пообещал Рыбников, откладывая газету и доставая какую-то книжку, в чтение которой он немедленно погрузился с еще большей сосредоточенностью.
Дама близоруко сощурилась, чтобы разглядеть заголовок, но книга была обернута коричневой бумагой.
Поезд заскрежетал тормозами, останавливаясь.
– Колпино? – удивилась Лидина. – Странно, курьерский никогда здесь не останавливается.
Рыбников высунулся из окна, окликнул дежурного:
– Почему стоим?
– Да вот, господин офицер, надобно пропустить вперед литерный, со срочным военным грузом.
Пользуясь тем, что спутник отвернулся, Гликерия Романовна удовлетворила свое любопытство: быстро отвернула книжную обертку, приложила к глазам хорошенький лорнет на золотой цепочке – и поморщилась. Книга, которую с таким увлечением читал штабс-капитан, называлась “ТОННЕЛИ И МОСТЫ. Краткий справочник для железнодорожных служащих”.
К дежурному подбежал телеграфист с бумажной лентой в руке. Тот прочитал депешу, пожал плечами и махнул флажком.
– Что такое? – спросил Рыбников.
– Семь пятниц на неделе. Велено отправлять, не ждать литерного.
Поезд тронулся.
– Вы, должно быть, военный инженер? – поинтересовалась Гликерия Романовна.
– Почему вы взяли?
Признаваться, что подглядела название книги, Лидиной было неловко, но она нашлась – показала на кожаный тубус.
– Да вот. Это ведь для чертежей?
– А, да. – Василий Александрович понизил голос. – Секретная документация. Доставляю в Москву.
– А я думала, вы в отпуске. Навещаете семью или, может быть, родителей.
– Неженат. С каких прибытков семью заводить? Гол как сокол. И родителей не имею. Круглый сирота. Даже, можно сказать, сирота казанский – в полку за косоглазие дразнили татарвой.
После остановки в Колпине штабс-капитан как-то оживился, стал поразговорчивей, да и широкие скулы слегка порозовели.
Вдруг он взглянул на часы и поднялся.
– Пардон, выйду покурю.
– Курите здесь, я привыкла, – милостиво позволила Гликерия Романовна. – Жорж курит сигары. То есть курил.
Василий Александрович конфузливо улыбнулся:
– Виноват. Про покурить это я из деликатности. Не курю-с, лишний расход. На самом деле мне в клозет, по натуральной необходимости.
Дама с достоинством отвернулась.
Тубус штабс-капитан прихватил с собой. Поймав негодующий взгляд спутницы, извиняющимся тоном пояснил:
– Не имею права выпускать из рук.
Проводив его взглядом, Гликерия Романовна пробормотала:
– Какой все-таки несимпатичный. – И стала смотреть в окно.
А штабс-капитан быстро прошел через второй и третий классы в хвостовой вагон и выглянул на тормозную площадку.
Сзади донесся протяжный, требовательный гудок.
На площадке стояли обер-кондуктор и караульный жандарм.
– Что за черт! – сказал первый. – Никак литерный. А телеграфировали, что отменен!
Не далее как в полуверсте ехал длинный состав, влекомый двумя паровозами. Локомотивы пыхтели черным дымом, за ними вытянулся хвост из зачехленных платформ.
Время было уже позднее, одиннадцатый час, но сумерки едва начали сгущаться – приближалась пора белых ночей.
Жандарм оглянулся на штабс-капитана, взял под козырек:
– Ваше благородие, виноват, но извольте закрыть дверь. Согласно инструкции, строжайше запрещено.
– Это, братец, правильно, – одобрил Рыбников. – Бдительность и всё такое. Я, собственно, только покурить хотел. Ну да я в коридорчике. Или в нужнике.
И в самом деле отправился в туалетную комнату, которая в третьем классе была тесна и не слишком опрятна.
Запершись, Василий Александрович высунулся из окна.
Поезд как раз въезжал на допотопный, еще клейнмихелевского строительства мост, перекинутый через неширокую речку.
Рыбников нажал ногой рычаг слива воды – в дне унитаза открылось круглое отверстие, сквозь него было видно, как мелькают шпалы.
Штабс-капитан надавил пальцем какую-то незаметную кнопочку на тубусе и запихнул узкий кожаный футляр в дырку – диаметр совпал в точности, так что понадобилось приложить некоторое усилие.
Когда тубус исчез в отверстии, Василий Александрович быстро намочил руки под краном и вышел в тамбур, стряхивая с пальцев воду.
Минуту спустя он уже входил в свое купе.
Лидина взглянула на него строго – еще не простила конфуза с “натуральной необходимостью” – и хотела отвернуться, но вдруг воскликнула:
– Ваш секретный футляр! Вы, верно, забыли его в туалетной комнате?
На лице Рыбникова отразилось неудовольствие, но ответить Гликерии Романовне он не успел.
Откуда-то донесся ужасающий грохот, вагон качнуло.
Штабс-капитан бросился к окну.
Из других окон тоже торчали головы. Все смотрели назад.
Дорога в этом месте описывала небольшую дугу, и было видно как на ладони железнодорожный путь, давешнюю речку и мост.
Вернее, то, что от него осталось.
Мост обрушился ровно посередине, причем в тот самый момент, когда по нему проезжал тяжелый воинский состав.
Зрелище катастрофы было ужасающим: столб воды и пара, выплеснутый рухнувшими в воду локомотивами, вздыбленные платформы, с которых срывались какие-то массивные стальные конструкции, и самое жуткое – сыпавшиеся вниз человеческие фигурки.
Гликерия Романовна, притиснувшаяся к плечу Рыбникова, пронзительно завизжала. Кричали и другие пассажиры.
Хвостовой вагон литерного, вероятно, отведенный для офицеров, покачался на самом краешке пролома, кто-то вроде бы даже успел выпрыгнуть из окна, но затем опора подломилась, и вагон тоже ухнул вниз, в груду перекореженного металла, что торчала из воды.