Развернулся и вышел из квартиры.
У Гликерии Романовны чуть ноги не подкосились. Шпион? Какое чудовищное подозрение! Бедный Вася! Нужно немедленно предупредить его! Оказывается, опасность еще серьезней, чем он думает! И потом, Фандорин сказал, что нынче же узнает, где Вася прячется!
Она схватила телефонный рожок, но вдруг испугалась, не подслушивает ли следователь с лестницы. Распахнула дверь – никого, только быстрые шаги по ступеням.
Вернулась, стала телефонировать.
– Пансион «Сен-Санс», – проворковал в трубке женский голос. Слышались звуки фортепиано, играющего веселую польку.
– Мне срочно нужно Василия Александровича!
– Их нету.
– А скоро ли будет?
– Они нам не докладываются.
Какая невоспитанная горничная! Лидина в отчаянии топнула ногой.
Выход был один: ехать туда и дожидаться.
Швейцар уставился на посетительницу так, будто к нему явилась не нарядная, в высшей степени приличная дама, а черт с рогами, и загородил проход грудью.
– Вам кого? – спросил он подозрительно.
Из дверей, как давеча из телефонной трубки, доносилась развеселая музыка. Это в пансионе-то, в одиннадцатом часу вечера?
Ах да, ведь нынче 26 мая, окончание учебного года, вспомнила Гликерия Романовна. В пансионе, должно быть, выпускное празднество, потому и столько экипажей во дворе – родители приехали. Неудивительно, что швейцар не хочет пускать постороннего человека.
– Я не на праздник, – объяснила ему Лидина. – Мне нужно дождаться господина Рыбникова. Он, наверное, скоро придет.
– Пришел уже. Только к ним не сюда, вон туда пожалуйте, – показал привратник на крылечко.
– Ах, какая я глупая! Разумеется, не может же Вася жить с пансионерками!
Она взбежала по ступенькам, шурша шелком. Торопливо позвонила, да еще и принялась стучать.
В окнах квартиры было темно. Ни тени, ни звука.
Устав ждать, Лидина крикнула:
– Василий Александрович! Это я! У меня срочное, ужасно важное дело!
И дверь сразу открылась, в ту же самую секунду.
На пороге стоял Рыбников и молча смотрел на нежданную гостью.
– Отчего у вас темно? – спросила она почему-то шепотом.
– Кажется, перегорел электрический трансформер. Что случилось?
– Но свечи-то у вас есть? – спросила она входя и прямо с порога, волнуясь и глотая слова, принялась рассказывать плохую новость: как случайно, в одном доме, познакомилась с чиновником, ведущим дело, и что этот человек считает Василия Александровича японским шпионом.
– Нужно объяснить ему, что чертеж у вас украли! Я буду свидетельницей, я расскажу про того типа из поезда! Вы не представляете, что за человек Фандорин. Очень серьезный господин, глаза как лед! Пускай разыскивает не вас, а того чернявого! Давайте я сама ему все объясню!
Рыбников слушал ее сбивчивый рассказ молча и одну за одной зажигал свечи в канделябре. В подрагивающем свете его лицо показалось Гликерии Романовне таким усталым, несчастным и затравленным, что она задохнулась от жалости.
– Я для вас все сделаю! Я вас не оставлю! – воскликнула Лидина, порывисто хватая его за руки.
Он дернулся, и в глазах его вспыхнули странные искры, совершенно преобразившие заурядную внешность. Это лицо уже не казалось Гликерии Романовне жалким – о нет! По чертам Рыбникова метались черно-красные тени, он был сейчас похож на врубелевского Демона.
– Боже, милый, милый, я же люблю вас… – пролепетала Лидина, потрясенная этим открытием. – Как же я… Вы самое дорогое, что у меня есть!
Она протянула ему руки, лицо, все свое тело, трепеща в предвкушении встречного движения.
Но бывший штабс-капитан издал звук, похожий на рычание – и попятился.
– Уходите, – сказал он хрипло. – Немедленно уходите.
Лидина не помнила, как выбежала на улицу.
Какое-то время Рыбников стоял в прихожей неподвижно, смотрел на огоньки свечей застывшим, помертвевшим взглядом.
Потом в дверь тихонько постучали.
Одним прыжком он подскочил, рванул створку.
На крыльце стояла графиня.
– Извините за беспокойство, – сказала она, вглядываясь в полумрак. – У меня нынче шумно, так я пришла справиться, не досаждают ли вам гости. Я могу сказать им, что на фортепиано лопнула струна, и завести граммофон в малой гостиной. Тогда будет тише…
Почувствовав в поведении постояльца какую-то необычность, Бовада умолкла на полуслове.
– Почему вы так на меня смотрите?
Василий Александрович молча взял ее за руку, притянул к себе.