– О чем?!
– О милосердии! Человек совершил оплошность. Пускай с вашей военной точки зрения она считается преступлением, но это всего лишь рассеянность! Разве можно за рассеянность карать так строго?
Брюнет наморщил лоб, пистолет сунул в карман.
– Что-то я не п-пойму… О ком вы говорите?
– Да о нем, о нем! О Васе Рыбникове! Ну, потерял он этот ваш чертеж, так что же теперь, губить хорошего человека? Ведь это чудовищно! Война через месяц или через полгода кончится, а ему на каторгу? Или того хуже? Это не по-человечески, не по-христиански, согласитесь! – и так искренне, так проникновенно у нее это вырвалось, что у самой на глазах выступили слезы.
Даже сухаря Фандорина проняло – он смотрел с удивлением, даже с растерянностью.
– Как вы могли подумать, что я спасаю своего любовника! – горько произнесла Гликерия Романовна, развивая успех. – Разве стала бы я, любя одного мужчину, зазывать к себе другого? Да, вначале я намеревалась вас очаровать, чтобы помочь Васе, но… но вы в самом деле вскружили мне голову. Признаться, я даже и забыла, ради чего хотела завлечь вас… Знаете, вот здесь вдруг что-то сжалось… – Она положила руку пониже лифа, чтобы рельефнее обрисовался бюст, и без того очень недурной.
Гликерия Романовна произнесла глухим от страсти голосом еще несколько фраз в том же роде, не слишком заботясь об их правдоподобии – известно, что мужчины на такие речи доверчивы, особенно, когда добыча столь близка и доступна.
– Я ни о чем вас не прошу. И не буду просить. Забудем обо всем…
Она запрокинула голову и повернула ее немного вбок. Во-первых, этот ракурс был самый выигрышный, а во-вторых, так было очень удобно ее поцеловать.
Прошла секунда, вторая, третья.
Поцелуя не было.
Открыв и скосив глаза, Лидина увидела, что Фандорин смотрит не на нее, а в сторону. Ничего интересного там не было, лишь телефонный аппарат на стене.
– П-потерял чертеж? Рыбников вам так сказал? – раздумчиво произнес следователь. – Он вам солгал, сударыня. Этот человек японский ш-шпион. Не хотите говорить, где он, – не нужно. Я и без вас это нынче же узнаю. П-прощайте.
Развернулся и вышел из квартиры.
У Гликерии Романовны чуть ноги не подкосились. Шпион? Какое чудовищное подозрение! Бедный Вася! Нужно немедленно предупредить его! Оказывается, опасность еще серьезней, чем он думает! И потом, Фандорин сказал, что нынче же узнает, где Вася прячется!
Она схватила телефонный рожок, но вдруг испугалась, не подслушивает ли следователь с лестницы. Распахнула дверь – никого, только быстрые шаги по ступеням.
Вернулась, стала телефонировать.
– Пансион «Сен-Санс», – проворковал в трубке женский голос. Слышались звуки фортепиано, играющего веселую польку.
– Мне срочно нужно Василия Александровича!
– Их нету.
– А скоро ли будет?
– Они нам не докладываются.
Какая невоспитанная горничная! Лидина в отчаянии топнула ногой.
Выход был один: ехать туда и дожидаться.
Швейцар уставился на посетительницу так, будто к нему явилась не нарядная, в высшей степени приличная дама, а черт с рогами, и загородил проход грудью.
– Вам кого? – спросил он подозрительно.
Из дверей, как давеча из телефонной трубки, доносилась развеселая музыка. Это в пансионе-то, в одиннадцатом часу вечера?
Ах да, ведь нынче 26 мая, окончание учебного года, вспомнила Гликерия Романовна. В пансионе, должно быть, выпускное празднество, потому и столько экипажей во дворе – родители приехали. Неудивительно, что швейцар не хочет пускать постороннего человека.
– Я не на праздник, – объяснила ему Лидина. – Мне нужно дождаться господина Рыбникова. Он, наверное, скоро придет.
– Пришел уже. Только к ним не сюда, вон туда пожалуйте, – показал привратник на крылечко.
– Ах, какая я глупая! Разумеется, не может же Вася жить с пансионерками!
Она взбежала по ступенькам, шурша шелком. Торопливо позвонила, да еще и принялась стучать.
В окнах квартиры было темно. Ни тени, ни звука.
Устав ждать, Лидина крикнула:
– Василий Александрович! Это я! У меня срочное, ужасно важное дело!
И дверь сразу открылась, в ту же самую секунду.
На пороге стоял Рыбников и молча смотрел на нежданную гостью.
– Отчего у вас темно? – спросила она почему-то шепотом.
– Кажется, перегорел электрический трансформер. Что случилось?
– Но свечи-то у вас есть? – спросила она входя и прямо с порога, волнуясь и глотая слова, принялась рассказывать плохую новость: как случайно, в одном доме, познакомилась с чиновником, ведущим дело, и что этот человек считает Василия Александровича японским шпионом.