<p>
Чтобы на меня не смотрели этими сочувствующими взглядами, на самом дне которых, в самом уголочке, затаилось торжествующее притворство.
«О-о-о, алмазная мечница пострадала в битве».
«Оказывается, ей тоже можно сделать больно», – сахар, мёд, яд.
Каким-то магическим образом, о том, что я живая, они умудряются забывать. Всем живым существам можно сделать больно, и это очень простая истина.
Чтобы из меня эти взгляды не вытрясли последнюю живую требуху, я забралась сюда, в самую отдалённую окраину Рая. Здесь опасно, но ещё здесь течёт исцеляющая река Лета, и там, чуть дальше, за границами Рая, впадает в Южное море.
У меня обгорела кожа и вплавилась в металл наручей, теперь снять их можно, только отодрав с мясом. В конце концов, я так, наверное, и сделаю, но пока меня пробирает на смех при мысли о том, как это будет больно.
Демоны в битвах не любят щадить врагов. Но знать, как сильно они меня ненавидят – сладко, потому что я их тоже в каком-то смысле... недолюбливаю.
В бою было жарко – в особенности от того, что меня жгли адским пламенем – но сейчас плечи сковывает дрожь.
Августовские ночи – холод. И сам месяц какой-то странно-фатальный, месяц неизбежных дел и убийственных взглядов.
Ещё и с реки пронизывающим ветром тянет. Остывший доспех кожу леденит даже сквозь ситец рубашки, а снять его невозможно: пальцы сломаны. Сломаны, сгорели, с них слезает кожа и кое-где вместе с мясом.
Всего-то нужно опустить их в речной поток, остудить, дождаться пока целебные воды омоют раны, но ничего этого я сделать не успеваю, прежде чем меня настигает прорвавшийся сквозь полуночный холод шелест чужих крыльев.
Здесь опасно, потому что на самой окраине Рая иногда появляются бесы.
Бесы – иногда, сам Дьявол – крайне редко, и он стоит сейчас довольно близко, чтобы я могла упасть в его объятия, сделав шаг назад. Мой мозг пачкается об эти мысли, и я не вижу особого смысла в приветствии.
– Как она? – бросаю через плечо, не оборачиваясь.
Это совершенно лишнее. Я знаю, как она. Знаю, что такое ранение от моего меча – это пять дней в бреду, это невозможно вдохнуть, это долгий и нудный период восстановления. Каждому живому существу можно сделать больно, и может, именно благодаря мне, сестра не смеет забывать об этом никогда.
– Сейчас хорошо уже, – отвечают мне. – Но шрам ещё не затянулся.
Я молчу, стискиваю зубы. Он целует его каждую ночь.
– Почему, – о боги, говорила ли я что-нибудь более бессильное, более жалкое, чем это короткое дрожащее «почему». – Почему из всех возможных вариантов она спуталась именно с тобой?
«Спуталась» – так о ней говорили у нас дома о её фантастическом таланте подбирать неподходящую компанию.
И на Небесах о ней тоже говорят так. Спуталась с дьяволом, шляется по чужим постелям, его подстилка, шлюха его. Дальше я обычно слушать не могу, у меня начинают гореть уши, ну вот как сейчас кожа под сталью наручей.
Оборачиваюсь и ловлю себя на усталом вздохе.
Почему она спуталась именно с тобой? Из всех них тебя ненавидеть сложнее всего.
– Она не любит, когда мы о ней разговариваем за её спиной.