– Ещё бы, – фыркаю. – Я люблю её, знаешь ли. И мне больно смотреть на то, во что ты её превращаешь.
Превратил давно.
Я бы ей руки сломала, только бы не выпускать снова на поле боя. Челюсть свернула – только бы не снова в твою постель.
Внутри всё клокочет, и у меня немеют мышцы лица от ярости, а в голосе звучит одна только пустота. Как ты смеешь её целовать, мою?! Держать в своих руках, наливать ей чай, перевязывать раны.
– Это не любовь, Мелисса, – жёстко отрезает Дьявол.
И мне кажется, что это он отрезает кусочек от меня.
Зачем пришёл, он не говорит, но мы оба знаем, что он последний раз не прощает меня молча. И то, только потому, что она его об этом просила. Потом – возьмётся за меч.
– Ну давай, скажи мне, что такое любовь. Ты меня оставил. Она у тебя вечно в синяках: запястья, шея, пальцы. Вечно заплаканная. Думаешь, я не вижу? Ты... – в голосе явственно слышен вызов, а мою брань тут же подхватывает ветер, и я сама не слышу её.
– Разве алмазная мечница не должна лучше следить за своим языком? – с усмешкой, растворяясь в темноте, говорит Дьявол. – Тем более, нас уже давно слушают.
Он исчезает, оставляя меня наедине с одиноким светом чужого нимба. Не заметила, потому что в глазах всё рябит от боли. И не почувствовала, потому что, наверное, скоро отключусь.
Порывистый ветер треплет его волосы и заставляет дрожать ресницы. От одной мысли об этом ангеле у меня сводит крылья. Азраэль.
Я перепробовала всё, от объяснений, что это лишь со стороны я такая безукоризненно светлая и себя слишком легко обмануть, думая, что любишь, и до «хватит уже таскаться за мной, будь ты проклят».
И слезы его я уже видела.
Но истинную причину того, почему отворачиваюсь вот так раз за разом, не называла, однако теперь он наконец знает и её.
Ведь нельзя было бесконечно бегать от него и скрывать, что я уже наполовину сошла с ума, что я уже наполовину – не я. Что Мелисса вообще не такая, даже близко не такая, как о ней привыкли думать в Сефироте.
Я избитая и израненная со всех сторон, откуда не взгляни, обгоревшая, на треть мёртвая.
И когда-нибудь он должен был это понять.
Аз делает шаг вперёд.
– Я помогу тебе снять доспех.
Его пальцы развязывают кожаную тесьму на моих плечах, ловко и быстро расстегивают боковые ремни. Я не спрашиваю, каково ему видеть меня такую. Во рту сухой, неповоротливый язык, и с таким особо ничего не спросишь. Сталь ложиться на землю, приминая собой ковыль, и наконец перестаёт мучить меня своей тяжестью и холодом. Неясный страх от того, что я осталась без привычного панциря, путается со смутным облегчением от того, что я наконец избавилась от него.
По лицу чертит влажные дорожки соль. Я сначала думаю про кровь и только потом понимаю, что слёзы. Подкашиваются ноги, заставляя осесть на траву, и Азраэль опускается на колени вместе со мной, ловит в объятия, крылом закрывая от ветра. Это ошеломляет меня не хуже хорошего удара по голове.
– Господи, ты такой тёплый.
Он целует мои сломанные пальцы.</p>