Я взяла горшок в одну руку, а крышку в другую, и сделала красивый громкий "блямс". Потом ещё раз. Девица (мне показалось, что она довольно юная) зажала уши и вся съежилась. Как там дед говорил — нужно быть наглой? Да я всю жизнь мечтала! Сейчас я буду!
— Дорогу!
— Я провожу!
До зала было недалеко. И не зал вовсе, а цирк какой-то. Сидят четыре ряда гномов на полукруглых ступеньках. Слушают, что вещает их князь. Кафедры только не хватает, стоять Генриху неудобно, он опирается на рукоять гигантского молота и переминается сбоку на бок. Все оборачиваются и хмурят брови, когда я вхожу в зал армейским широким шагом.
— Лиля, сюда нельзя, — пытается воззвать к моему разуму папаша.
— Да мне плевать, — хамски отвечаю я и тыкаю ему под нос горшок. — Это что?
— Это ночная ваза, — осторожно сообщает гном, на всякий случай отстраняясь.
— У тебя я единственная дочь?
— Ну… да.
— Запасные дети есть?
— Нет.
— Тогда какого хрена ЭТО стоит в моей комнате?
— А что, цвет не нравится? — пытается юморить папаша.
Но я училась в группе с двадцатью парнями разной степени сообразительности и к юмору, даже самому низкопробному, привычная.
— Почему у меня в покоях нет личной ванной комнаты? — рычу я. — Я тебе дочь или котёнок с помойки? Я не собираюсь жить в кладовке! Либо я у тебя княжна, либо отрекаюсь от всех родственных связей!
Судя по отпавшей челюсти князя и мёртвой тишине вокруг, я сказала что-то крамольное. Папаша начал багроветь так стремительно, что я испугалась за его самочувствие. На всякий случай я огляделась в поисках аптечки. Наткнулась на взгляд деда, который мне подмигнул и показал большой палец. Надо же, я уже начала различать этих аксакалов!
— Чего ты хочешь, дочь? — прошипел Генрих.
— Нормальную комнату! С нормальной мебелью! И с личной уборной! Заметь, служанок всяких не прошу, драгоценностей всяких тоже… пока. Просто помещение согласно статусу. Вот.
— Хорошо. Я распоряжусь, чтобы тебе подготовили покои моей второй жены.
— Ладно. Что-о-о? Второй? А сколько у тебя жен?
— Две… было.
— А не-жен? — догадалась спросить я.
— Ну… не твоё дело!
— Ясно. Мама спросит. Так что насчёт комнаты? И пира, ты мне говорил, что будет пир.
— Я не говорил!
Я посмотрела на деда, дождалась его кивка и рявкнула (отчего-то тоже басом):
— А что, жену ты не уважаешь? И выпить за её здоровье не хочешь? И кубок твои воины… или кто там у тебя… в честь твоих женщин не поднимут? Воины… в смысле, о, мудрые цверги, разве ваш князь не должен это… открыть свои погреба и устроить праздник?
— Должен! — крикнул дед, и тут же все его поддержали. А я знала, что халявная выпивка — это дело!
На лице папахена сложная смесь эмоций: и отвращение, и злость, и где-то даже гордость, наверное, за меня. А это я ещё горшком не блямкала.
Нет, мир неплохой, наверное, если тут всё решает хороший скандал. В моем такое не прокатывало. Я ж девочка скромная, робкая, до состояния берсека меня довести сложно. Но можно. В детском саду я порой буянила, в школе иногда дралась. Потом выучилась, что так нельзя. В институте только один раз скандал и закатила, когда Светка Паршина свои шпаргалки мне в парту кинула. За это меня едва с экзамена не выгнали. Меня там, признаться, понесло. Я орала, как потерпевшая, выложила свои заготовки, требовала экспертизы почерка. Меня всей группой успокаивали. Экзамен я все равно не сдала, но и Светка не сдала тоже, за что смертельно на меня обиделась. Зато теперь я могу сказать, что это не Лиля — псих, а папины гены.
Мне и сейчас ужасно неловко, что я тут при всех устроила сцену, но честно признаюсь: лучше пару раз поскандалить, а потом мучиться угрызениями совести, но в нормальной комнате, чем сидеть на горшке в кладовке.
Папахен, заявив, что он всё понял, выставил меня прочь. Я вручила ему горшок (чтоб не забыл) и вышла. Гномка, которая меня привела сюда, стояла возле стены, старательно в неё вжимаясь.
Меня зовут Лиля, — мрачно представилась я. — А тебя?
— Грэта.
— Здорово. Ты чем занимаешься?
— Горничная я.
— Ух ты, здесь и слуги есть?
— Конечно, — Грэта явно начала успокаиваться. — Это же княжеская часть подземелий. Мы тут работаем. Это куда почетнее и, главное, чище, чем шахты.
— Женщины — и в шахтах? — неприятно удивилась я.
— Нет, что вы! В шахтах и мастерских мужчины. Женщины, конечно, могут. Им любая работа разрешена. Но кто ж в своём уме в шахту полезет? В ювелирные мастерские или столовые — еще куда ни шло. Но в княжеской части лучше все равно.
— А где ещё женщины работают?