— Поговори с ним сам.
Душка ответил сразу же. Дедушка задал один вопрос и слушал, кивая головой:
— Йа… Йа… Хорошо, мы приедем. Конечно, дождаться! — он отключил телефон и его взгляд напомнил мне штиль на море.
— Ну, что?
— Он у Лиора. Давай, Габиляйн, поехали! — он нежно и с любовью посмотрел на двух своих друзей: — Когда всё хорошо закончится, я приеду, и мы поговорим, — Мирьям покраснела. — А пока — вот вам номер телефона Габи, — он нацарапал номер на бумажной салфетке. — Если что-то вспомните, немедленно звоните, всё важно!
…И мы направились к знакомому памятнику на участке той проклятой земли, что поглотила Лиора, а вместе с ним — и нашу прежнюю жизнь. Не прошло и полчаса, как мы въезжали в ворота военного кладбища, где похоронили его тело, объяснив девочке, которой я была, что «Бог дал — Бог взял, да святится имя Его».
«Он избран Богом», — говорили мне мужчины, пахнувшие нафталином, и гладили меня по голове.
«Теперь он на облаке вместе с ангелами», говорили мне женщины, пахнувшие переваренной курицей.
Я сердилась на этого злого Бога. Я не хотела, чтобы Лиор сидел на облаках, хотела, чтобы он вернулся и научил меня атаковать ферзя, запирать ладью и сбивать коней. Какие еще ангелы? — кричала я, — какое ему дело до дурацких ангелов, которых собрал вокруг себя этот злобный Бог! Зачем он забирает юношей, которые даже не успели никого полюбить?! Не помню, что еще я говорила, но я видела, как люди качали головами, с любопытством меня разглядывая. Так уж устроены люди, что чужая боль для них — утешение. Вот, потом будут говорить, что у Амитов ничего уже не будет таким, как раньше, их жизнь дала трещину. Я могла представить себе, как они рассказывают о похоронах: «Его сестра металась и кричала, как ненормальная, отец упал в обморок, а мать требовала сжечь тело и не хотела, чтобы его хоронили в этой проклятой земле. Она билась в истерике. Эта женщина не разрешила его командирам присутствовать на похоронах. Сказала, что они не уберегли его, вопреки обещанию. И еще там был этот их сумасшедший, который кричал, что мальчик не умер, что он только спрятался от нацистов. И что он приведет его обратно». Я представляла себе, с какими интонациями они говорили: «Вы должны были видеть дедушку! Какой сильный старик, ни слезинки…» Что они понимали! Что они понимают…
Машина медленно скользила между могилами, проехала мимо павших в пятидесятых годах, шестидесятых, семидесятых и восьмидесятых. Утро в кварталах мертвых было слишком оживленным. Бледные девушки в черной одежде высаживали на могиле полевые цветы, а две женщины в пестрых косынках стояли обнявшись у белого памятника. Женщина в цветастом халате разговаривала по-русски с большим памятником. Молодая женщина с младенцем на руках зажигала свечи, которые ветер настойчиво гасил. Несколько мужчин в соломенных шляпах беседовали, сидя на скамейке, рабочие подготавливали следующий участок к встрече нового тысячелетия. Наконец мы подъехали к участку девяностых. В этом квартале поселили Лиора.
Посетителей не было видно, сиротливо стояла деревянная скамейка, и только ветер гладил мраморные плиты.
Дедушка устремился вперед, помня дорогу наизусть.
Они стояли рядом с мраморной плитой Лиора. Оба. Газета повернул голову и помахал нам, а Душка пошел ко мне, протягивая руки.
— Привет, Ахитофель[45], — процедила я.
— Мне нужно тебе что-то рассказать…
— Заткнись, троянский конь!
— За что ты меня так?! Ты даже представить себе не можешь, что я обнаружил…
— Предатель, лицемер! — оборвала я его. — Не желаю тебя слушать. Зато Шамиру наверняка будет интересно узнать, что ты замышляешь.
— Я? Замышляю?! — он был так ошарашен, будто на него свалился таз с мокрым бельем. — Сумасшедшая ты женщина!
— Пойдем отсюда, дедушка, — сказала я. — Тут пахнет падалью.
Казалось, что Идан-предатель вот-вот заплачет.
— Ненормальная… Ты думаешь, что я… Габи, выслушай меня, я разгадал тайну вашей семьи.
— Я прекрасно справлюсь с этим сама. Идем, деда. Бери Якоба и пойдем.
Но дедушка не двинулся с места.
— Скажите ей, — умолял предатель. — Мне она не верит.
— Она растеряна, — объяснил дедушка.
— Она совсем не растеряна, она мне не верит, — и он посмотрел на меня несчастными глазами. — Ладно, пусть я Ахитофель, фараон, злодей. Ну так послушай, что скажет тебе Якоб.
Мы все уставились на Якоба, он начал раскачиваться и заговорил быстро и неразборчиво.
— Он слишком волнуется, — сказал дедушка, тяжело кладя руку на плечо друга. — Рассказывай ты.
45
Ахитофель — советник царя Давида, подстрекавший сына Давида Авессалома к бунту против отца.