Я ощутил себя маленьким мальчиком, дрожащим от одного вида огня. Сладкая дрожь, поднимающаяся откуда-то снизу… Каждый изгиб пламени порождает во мне стон, каждая вспышка — судорогу. Я люблю огонь… Такой жаркий, такой настоящий… Я иду к нему. Иду через всю свою жизнь.
Раздался сухой щелчок пальцев, и я увидел себя отразившимся в необъятных зрачках темного неба.
Тихий, как шелест, смех затих вдалеке.
Надо мной небо. Ночь.
— Мой генерал… — Чей-то шепот во тьме.
Я вздрогнул. Повернул голову направо.
Оказалось, это Абе сидит рядом в напряженной позе.
— Мой генерал, с вами все в порядке? Я сел, растирая лицо обеими руками:
— Да, Аб, все нормально. Я заснул… Который час?
Я ничего тебе больше не скажу, Аб.
Я видел бога. Я знаю, что все мы умрем.
5. КОНСТАНТИН ТАМАНСКИЙ
Специальный военный корреспондент
Большой тяжелый грузовик шел впереди. Из-под тента кузова на меня таращилось несколько черных физиономий и пара белых. Все курили, притом, как я чуял по долетающему запаху, отнюдь не простые сигареты.
Я ехал в открытом бронетранспортере. Рядом на дырчатом железном сиденье подскакивал Войт и что-то бормотал себе под нос. Федор сидел сзади, в грузовом отсеке, на каком-то тряпье. Он был изрядно пьян еще со вчерашней ночи, но я на это смотрел сквозь пальцы.
На коленях я держал маленький юаровский автомат «пигмей», который выиграл в покер у страшенного испанца в «Обезьяне». У испанца истек контракт, и он ожидал подходящую компанию для возвращения домой, коротая время за картами и выпивкой. Когда игра подходила к концу, он навалился мне на плечо и, дыша в лицо жуткой химией, пробормотал:
— Вали отсюда, писатель! Вали скорее. Ты думаешь, у них тут их черножопые маршалы командуют? Э-э… — Он погрозил мне пальцем. — Мы тут все пешки! Пешки! Шестерки! Двойки! Потому оставь надежду всяк сюда входящий!
— Стой, стой, — сказал я на испанском. — Что за история?
— У-у-у! Это совсем плохое дело. Так что бери мой автомат и вали отсюда, вали, писатель! Вали скорее!
С этими словами он рухнул под стол и больше оттуда не появлялся.
Сейчас «пигмей» лежал у меня на коленях, и я был рад этому приобретению. Таскать тяжелую автоматическую винтовку не хотелось, а пистолет — это все-таки пистолет. Кстати, точно такой же был у клерка во время перестрелки в банке. С этой перестрелки все, собственно, и началось…
Над головой с истерическим криком пронеслась какая-то яркая птица. Сидевший на противоположной скамье негр что-то сказал своим соседям, те расхохотались. Их ехало с нами девятеро, все чернокожие, жизнерадостные, беспрерывно жующие легкий наркотик кустарного производства под названием «бамба». Один дремал, положив голову на приклад тяжелого пулемета ХМГ — их в большом количестве продавали в Африку американцы со своих старых армейских складов.
До передовой было достаточно далеко, и нам в Шапуту предлагали проделать этот путь на вертолете. Большой пятнистый Ми-37 китайской сборки улетал прямо с крыши пресс-центра, но я отказался, а за мной, помявшись, отказался и Войт. Хотелось прокатиться. Сорок минут на трясущейся тарахтелке или несколько часов по джунглям — есть разница?
Для меня — огромная.
В джунглях, скажу я вам, я чувствую себя на порядок лучше, чем в Новой Москве.
Здесь, во многих километрах от передовой, подстерегает гораздо меньше опасностей, нежели на улицах большого города, тем более такого нелепого и непредсказуемого, как Новая Москва. Леопард, бегемот, крокодил, любая змея ведут себя осторожно, и их поведение можно предугадать.
А как предугадать поведение человека с микрочипами в мозгу?
Как предугадать поведение наркомана, объевшегося Д-8 или «спринтера»?
Как предугадать возможность разборки между двумя молодежными группировками?
— Эй, приятель! — окликнул я того, что комментировал полет птицы. — Слушай, а в тылу часто нападают?
— А как же! — с готовностью ответил тот, сверкая зубами. — Спецотряды коммандос. Три дня тому назад комендантскую роту так расчихвостили! Там, правда, были в основном немцы да арабы из Джибути и Омана, а из них вояки известно какие.
— А из кого хорошие? — полюбопытствовал я.
— Китайцы, русские, арабы из Ирака, курды, — стал перечислять пехотинец.
— Кубинцы, мексиканцы, — добавил его товарищ, тощий и длинный, с большой золотой цепью на шее.
— Насчет мексиканцев я бы поспорил, — возразил мой собеседник. — Хараре из-за них только и сдали.
— Хараре все равно бы сдали, — буркнул тот. — Зато когда нас прижали у Нгулы, только мексиканский батальон и пробился. Я им по гроб жизни благодарен.