— Я вот тут хочу себе ординарца завести… Можно кого-нибудь из ваших? Приглянулся мне один.
— Нет проблем, — сказал Нкелеле. — Заплатите в аэропорту приемщику — не думаю, что он запросит много, — и солдат ваш. Только оформите потом бумаги в комендатуре, чтобы его патрули не задерживали. Уедете — от вас его открепят и отправят на фронт.
— Спасибо, — улыбнулся я, подивившись, как все оказалось легко.
На военной части аэродрома в Мапуту я нашел приемщика, толстенького коричневого капитана с планкой «Очаму» на груди.
— Господин капитан, я — военный корреспондент, мне нужен помощник и телохранитель, — без обиняков начал я.
Лоснящийся от пота капитан обмахнулся мятым блокнотом и спросил:
— Из сегодняшних?
— Да, я с ними летел. Номер 703.
— Не повезло. Столько и заплатите.
Это был, видимо, нехитрый способ развлечения капитана. Притом весьма относительный, то есть если бы я взял номер первый, разумеется, одним рандом или иеной не отделался бы… Я без лишних слов отсчитал ему требуемую сумму наличными. Капитан сунул деньги в карман формы, подозван долговязого сержанта и велел привести семьсот третьего из Москвы.
Федор притащил свой вещмешок.
— Форму получите в комендатуре, когда оформите документы, — сказал капитан. — Оружие нужно?
— Не помешало бы.
— Там попросите и оружие. Может быть, придется немного заплатить. Военным корреспондентам ношение оружия не положено, хотя и не запрещено. Вы же как бы нейтральные…
В комендатуре нас приветствовал подполковник, вид которого умилил меня донельзя. Это был представитель некоего малорослого племени, жутко толстый (по сравнению с ним капитан с аэродрома выглядел балериной), облаченный в парадную форму. Все аксельбанты и эполеты горели под солнцем, и сидящий на балконе подполковник напоминал рождественскую елку, виденную мною в Ставангере три года назад.
Завидев нас, он оживился и отставил в сторону большую пластиковую бутыль с пивом. Бутыль была запотевшей, в охладителе среди глыбок льда плавали еще несколько таких же. У меня мгновенно пересохло во рту, Федор тоже облизал потрескавшиеся губы.
— Русский журналист? — восторженно спросил подполковник, протягивая руку. Она неожиданно оказалась сухой и прохладной. — Пива?
Я бы не отказался, но он кивнул на откупоренную бутылку. Поскольку стаканов вокруг не наблюдалось, а толстые губы подполковника блестели от слюны, я отказался. Федор поступил проще: взял бутыль, демонстративно вытер горлышко о рукав формы и выдул оставшуюся в посудине треть.
По счастью, подполковник — табличка на груди именовала его как Нгоно — этого не видел. Он резво заполнял какие-то бланки, задавая мне самые неожиданные вопросы, типа «Пользуетесь ли противозачаточными таблетками?» Наконец он выжидающе посмотрел на меня, я вручил ему банкноту, а он мне — маленькое удостоверение для меня и карточку для Федора.
— Нам бы еще оружие, — сказал я робко. — Ваш ординарец может получить прямо сейчас в оружейной комнате. А вы… — Подполковник замялся, хитро глядя на меня одним глазом. По его правому аксельбанту полз жирный красный жук в черную точечку.
— Сколько?
— Смотря за что, — пожал плечами Нгоно.
— Пистолет. Но хороший.
— Сущая мелочь.
Через пять минут мы покинули комендатуру, отяжеленные мощным индийским пистолетом «Джаггернаут» (я) и тяжеленной автоматической винтовкой М-03 (Федор). Он также ташил выданные боеприпасы и сухой паек, который, оказывается, тоже нам полагался. Вообще встречали нас пока что очень радушно, а мелкие поборы я отнес к области африканских традиций.
Нгоно посоветовал нам поселиться в «Танганьике», в самом центре Мапуту. Идти было недалеко, хотя в принципе можно было подкатить и на такси. Откуда-то из-за угла вывернулся Войт с ошалевшими глазами.
— А вот теряться нехорошо, — наставительно сказал ему я.
Он обрадовался и подбежал к нам.
— А я ищу комендатуру…
— Потом найдете. Мы, кстати, оттуда. Пойдемте устроимся в гостиницу, нас вряд ли сразу бросят на фронт.
— Я вообще не очень-то стремлюсь на фронт, — ответил Войт, с уважением косясь на мой пистолет.
Город жил своей военно-гражданской жизнью.
Мимо прополз испытанный военный труженик Т-72, за ним на проволочном тросе волочилось по дороге изодранное черное тело. Сквозь пыльно-кровавую корку белели ребра.
Это мог быть кто угодно: дезертир, мародер, обчищавший карманы павших соратников, командир или боец одного из вражеских соединений, крестьянин, отказавшийся подарить военным последнюю козу… Я не взялся бы даже определить, мужчина это или женщина.