Я скрестила руки на груди, демонстративно игнорируя Рыжика. Не прокатило. Парень плюхнулся на соседнее место явно в надежде продолжить общение, и, поскольку оператору приглянулась его яркая внешность, наша пара стала частенько попадать под прицел телекамеры.
— А ты неплох, Минхёк. Мне понравилось. Чутка не дотянул до «А», но после переоценки всё может измениться.
Старательно делая вид, что полностью поглощена происходящим на сцене, я промолчала. Но тут к нам подскочил помощник сценариста.
— Покажите свои эмоции, — потребовал он.
— Какие? — рассеяно спросила я, поскольку хоть и смотрела в нужную сторону, мысленно витала в вышних переделах.
— Восторг. Можно зависть. — В глазах мужчины так и читалось: «Совсем тупой».
— А-а-а… — понятливо кивнула и перевела взгляд в камеру: — О-о-о!
Сосед покатился со смеху. Оператор, несмотря на явный бред, который я несла, старательно снимал. Ничего вырежут…
Вырезали, да не всё. Моё кринжовое поведение частично попало в объективы других телекамер, проникло в эфир и, что самое ужасное, чем-то приглянулось зрителям. Однако узнала я об этом позднее, когда выпустили первый эпизод.
При заселении в общежитие мне выделили отдельную комнату, мотивируя это очередной выдумкой: будто бы у меня редкое кожное заболевание — не заразное, но эстетически-отталкивающее, которого я сильно стесняюсь. Парни ютились по шестеро в крохотных комнатушках на двухярусных кроватях, не удивительно, что очень скоро они стали завистливо и с подозрением на меня коситься.
В этот же день нам выдали униформу — толстовки определённого цвета для каждого ранга: красные — для «А», зелёные — для «В», жёлтые — для «С», оранжевые — для «D». Ладно хоть обувь разрешили носить свою, а то вряд ли бы у них нашёлся мой размер.
Надо признать, они удачно выбрали момент для моей вербовки на роль пацана. Из-за треволнений на предыдущей работе и полной загруженности на новой я и без того не шибко фигуристая стала ещё худее и ровнее, что спереди, что сзади. Вот и толстовка болталась на мне как на вешалке. Плечи-то как раз-таки были — накладные. Помимо одежды нам выдали сухпайки и отправили отдыхать. Был уже поздний вечер.
На следующий день мы явились в съёмочный павильон, чтобы изучить на большом экране видео хореографии к заглавной песне, с помощью которой через три дня будем демонстрировать свои таланты национальным продюсерам, то есть зрителям. В конечном итоге именно они определят лучших их лучших, кто войдёт в состав новейшей айдол-группы.
Пока остальные транслировали восторженное ожидание, предвкушение и прочие эмоции, я снова подвисла. Прекрасно понимая, что поздно сожалеть о принятом решении и назад пути нет, я всё равно терзалась сомнениями и опасениями. Например, как отреагирует Хеджун, когда узнает о моём участии в шоу, ведь на момент согласия именно он являлся моим нанимателем, а не Муджин. С другой стороны, как долго могло бы продлиться подобное сотрудничество, в котором я, между прочим, действительно, полностью зависела от прихотей взбалмошной поп-звезды? Сегодня нужна, завтра — вон. И всё-таки было бы честнее спросить мнение Хеджуна, но у нас не было с ним прямой связи. Он так и не дал мне свой личный номер, только корпоративный, который на время гастролей отключили.
Вокруг поднялся гвалт. Ах да, танец.
На экране скакали одетые в белые рубашки и чёрные узкие штаны парни. Ничего особенного и сверхсложного. Движения в основном базовые. Надо лишь запомнить последовательность и энергично исполнить.
Между тем нам раздали листки с текстом и предложили попробовать спеть. Многие тут же начали жаловаться, что слишком много высоких нот. По мне, так родная тональность была средняя, впрочем, ничто не мешало её изменить для собственного комфорта.
Участники развопились не на шутку. У некоторых получалось, но большинство давали петуха, кто-то намеренно, чтобы привлечь к себе внимание, кто-то, откровенно паникуя из-за неспособности выдать нужный звук.
— Почему молчишь, мелкий? — толкнул меня плечом рыжий знакомец, вроде бы шутливо, но я едва устояла на ногах.