– Извольте любить и жаловать! Наша переводчица – Катерина Остаповна. Говорил я тебе, Фирсов, учи языки: теперь из-за тебя человеку приходится в такую даль ехать!
– Глядя на такое чудо, – промурлыкал Фирсов, целуя молодой женщине руку, – я и вовсе от языков отвернусь! Если бы не я, да ещё пара моих товарищей, созерцали бы вы сейчас такую красавицу?!
За пять лет супружества Катерина ехала куда-то без мужа в первый раз. И никогда прежде ей не приходилось бывать одной в такой вот мужской компании. Хирургов было семеро, и они сгрудились вокруг маленького столика, куда уже успели выставить бутылку какой-то жидкости тепло-коричневого цвета безо всяких наклеек. Просто хрустальная бутылка из чьих-то дореволюционных запасов. В качестве закуски на газете лежали лишь кусочки, правда, умело и тонко нарезанные, простого деревенского сала.
– И вот этим вы собрались угощать такую женщину? – хмыкнул один из мужчин и представился: – Профессор Алексей Алексеевич Подорожанский.
– Ничего страшного, – улыбнулась ему Катерина, – сейчас мы всё исправим, если вы разрешите мне покомандовать. Просто как женщине!
– Согласны! – закивали мужчины.
Они выжидательно смотрели на неё: ведь от того, как она себя с ними поведёт, многое зависело. Какую границу она для них очертит? Будет ровна со всеми или станет выделять кого-то? Начнет кокетничать и глупо хихикать, вызывая в них ревность и раздражение, или создаст тепло и уют, поровну разделяя между ними внимание?
– Для начала предлагаю делать всё со вкусом – мы ведь никуда не торопимся?
– Не торопимся! – хором сказали они, оживляясь: их товарищ прекрасного пола не была ни кокеткой, ни синим чулком и, похоже, имела достаточное чувство юмора.
– Для начала переоденемся в домашнее. Мужчины – в соседнем купе, я здесь. Обязательно все моют руки – я проверю!
Хирурги довольно засмеялись. Четверо врачей сразу вышли из купе, а оставшиеся трое защелкали замками своих чемоданов и тоже шмыгнули за дверь. Катерина слышала, как они весело гомонили за стенкой.
Когда минут через десять они осторожно постучали, Катерина уже ждала их, переодетая в облегающее шерстяное платье с небольшим кружевным воротничком. Платье удивительно шло к её белому лицу, черным, как спелая вишня, глазам, и в то же время действительно было по-домашнему уютным. На столике, покрытом белоснежной вышитой салфеткой, красовалась закуска – всё, что Катерина взяла с собой в дорогу: курица, её любимые маслины, квашенные в бочке огурцы, колбаса, картошка и даже вяленый лещ – подарок отца; Катерина впервые подумала о Первенцеве как об отце – если бы он слышал сейчас её мысли, почувствовал бы себя счастливым.
– Вот только, извините, рюмок у меня нет, – пожаловалась она ошеломленным мужчинам.
Те сразу нашли рюмки, оживились, стали размещаться вокруг стола, по очереди представляясь ей и целуя руку:
– Торопов Иван Николаевич, профессор.
– Шульц Вильгельм Зигфридович, профессор – вы это и сами знаете, – улыбнулся тот, – но я специально стал в очередь, чтобы вместе с другими приложиться к царственной ручке!
– Так уж и царственной! – прыснула Катерина.
– Не скажите, для нас вы – царица! – запротестовал гривастый, заросший бородой и усами мужчина, и представился: – Верещагин Дмитрий Семенович, студент.
– Студент? – изумилась женщина. – А я думала, вы все – профессора.
Студенту было никак не меньше сорока.
– Студент, наша очаровательная лингвистка, – подтвердил он, – ибо, будучи профессором-терапевтом, решил переквалифицироваться в хирурги; разработанная мною методика лечения опухолевых заболеваний требует специальных знаний в области хирургии…
– Стоп-стоп! – крикнул самый молодой из них врач лет тридцати пяти. Я тоже хочу приложиться к прекрасной ручке, как и ещё двое моих жаждущих товарищей… Кроме того, я не профессор, а всего лишь доцент, но если бы я стал рассказывать нашей милой хозяюшке содержание моей будущей докторской диссертации…
– Ладно, Петруша, извини, я и сам не ожидал от нашего коллеги-терапевта такой речи – мне он казался очень немногословным! – Шульц тронул за плечо того, кого он называл Петрушей. – А это наше будущее светило, кардиохирург Петр Игоревич Коровин. По младости лет мы зовем его Петрушей.
– Кстати, коллеги, а как же мы будем обращаться к нашей единственной женщине? Неужели – Катерина Остаповна? – вмешался неугомонный Петруша. – Так хотелось бы называть её просто Катюшей.
– Да, Катерина Остаповна, вы уж позвольте, – вразнобой заговорили мужчины.
– Поз-во-ляю! – раздельно проговорила Катерина, с удивлением прислушиваясь к собственной интонации – уж не кокетничает ли она? И внимательно дослушала звания и имена-отчества последних двух товарищей.