Она вернулась наверх, в спальню, стала собираться, чтобы идти на рынок. У нее нечасто выпадало время, чтобы приготовить любимому мужчине изысканное блюдо. Обычно они заказывали еду в соседнем ресторане. Особенно она любила готовить борщ. Хороший, наваристый, пунцового цвета. Чуть кисловатый, с жирной белой сметаной и мелким укропчиком. И к нему — пампушки с чесноком. Это было своего рода ее психотерапией. Когда ей было плохо, она начинала варить борщ. В процессе приготовления ее настроение, как по волшебству, улучшалось, а к концу производственного процесса обязательно объявлялись друзья, случайно проходящие мимо.
Татьяна давно не была на рынке Кермель в Йеменском квартале. Как всегда, шум и крики со всех сторон оглушили ее, пестрота одежд и товаров закружила голову, а от многочисленных запахов рот наполнился слюной. Андрей шел рядом, спокойный, молчаливый, следящий за тем, чтобы ее, не дай бог, случайно не толкнули.
Потом сидели в небольшом кафе под навесом. Пили минералку и ели фалафель — тефтели из восточного гороха. Татьяна искоса смотрела на Андрея. В зеленном ряду один торговец сделал ей комплимент — сказал, что сын очень похож на маму. Интересно, понял ли Андрей, что его записали ей в сыновья? По крайней мере, виду не подал.
Борщ был готов. Татьяна порезала картошку, сложила ее в холодную воду — чтобы быстро пожарить, когда Борис придет. Он ненавидел холодную картошку и никогда не ел даже разогретую. Посмотрела на часы. Восемь. Еще целый час. Чтобы убить время, она решила убрать в спальне. К тому же ей предстояло там спать. Двадцать минут как можно тщательнее она пылесосила ковровое покрытие. Потом заглянула под кровать — пыли было на несколько пальцев. Она попыталась ее отодвинуть, но огромная кровать не поддавалась. Тогда ей в голову пришло позвать Андрея — не самой же надрываться. Андрей с легкостью отодвинул кровать.
Теперь краска бросилась в лицо Татьяне — под кроватью валялось несколько использованных презервативов. Увидев реакцию Татьяны, Андрей замешкался.
— Может, поставить ее на место? — неуверенно спросил он.
Она бросила пылесос и вышла из комнаты.
Первым ее желанием было собрать вещи и уехать домой. Но через некоторое время она поняла, что поступает вспыльчиво. Как девчонка. Ведь ей же нужен Борис, она ведь его любит. Если она сейчас уедет, неизвестно, что произойдет. К тому же домой возвращаться страшно. Ее логические рассуждения с трудом пробивались через красные волны яркого, рокочущего гнева. «Свинья, я убью его. Я его уничтожу. Благодаря мне ты стал тем, кем есть сейчас. Мелкая сошка. Хоть бы потрудился убрать за собой. Я тебя презираю!»
И снова логика: ничего не поделаешь. Если устроишь ему сцену, он может уйти от тебя. Выбирай: ты с ним или ты без него.
И снова ярость: а он со всеми! И потом, трусливо, с надеждой: а может, это не он? Может, он давал ключи одному из своих друзей? В памяти всплывает деталь: он говорил, что соседка убралась тут перед его приездом. Значит, он. Татьяна залпом выпила стакан воды, потом другой. Немного успокоилась.
Надо срочно придумать, что делать. Просто так нельзя. И сцену закатывать нельзя. Истерики еще никому не помогли. Черт, хороший же отдых он ей устроил… Интересно, у него была одна, постоянная, или разные?
«Успокойся, успокойся, успокойся», — сказала она себе. Спиртное пить нельзя — можно сорваться. Лучше валокордин. Татьяна стала рыться по всем шкафчикам. Обернулась — на пороге стоял Андрей и внимательно на нее смотрел. Как-то странно. Как — Татьяна не смогла понять. Слишком озабочена была своими чувствами. Он что-то ей протянул.
— Успокаивающее. Через десять минут — как в танке.
Татьяна отрицательно покачала головой и снова принялась рыться в ящичках. Вдруг словно через ее внутреннюю преграду прорвалась лавина. Татьяна заплакала — горько и навзрыд, почти воя. Не прекращая рыдать, подошла к охраннику, взяла таблетку из его рук, зубами разорвала облатку. Минут через пятнадцать она действительно успокоилась. Центры, ответственные за чувства, затормозились, и она могла подумать. Она ничего ему не скажет. Совсем ничего. Но поставит вопрос об их совместной жизни. Раньше они не могли пожениться, потому что Кокушкин был жив. Теперь его нет, а Борис так и не поднимал вопрос об их будущем. Даже, как однажды Татьяне показалось, он испугался того, что теперь больше времени должен будет проводить с ней. Что же, сегодня она поставит вопрос об их отношениях. И если он откажет, как всегда обаятельно, полушутя, она найдет мужество признать, что это — все. И тогда она сама его бросит. К чему унижаться.