Однако она знала, что маг успел подать весть своим. И это значило, что погоня не заставит себя ждать, У молодой волшебницы оставалось совсем мало времени, чтобы настичь Сидри и по-свойски потолковать с ним.
Рыжебородый чародей, похоже, был мертв. Земля подле его тела вся пропиталась кровью. Тави усмехнулась, походя пнула труп сапогом и плюнула убитому на затылок.
* * *В подземелье, где укрывался Патриарх Хеон с приближенными, царила тяжелая тишина. Дело поворачивалось совсем не так, как хотелось бы Серым и как оно шло всю первую половину ночи. Шесть башен из четырнадцати удалось в конце концов взять; однако остальные пока держались, и держались крепко. Тагаты увязли в выплеснувшейся из катакомб лавине Нечисти, с трудом сдерживая ее натиск. Фланговым ударом тварей удалось лишь остановить, но не отбросить. А за ордами Нечисти осторожно, как бы ощупью, двигались маги. Гонцы уже доложили Патриарху, что происходит с немногими воинами Лиги, имевшими несчастье ранеными или оглушенными попасть в руки чародеев. От этих известий стало не по себе даже привыкшему ко всему Хеону.
И ни одному из ночных воинов не удалось даже близко подобраться к покинувшим свои убежища волшебникам.
Патриарх нагнулся над подробным чертежом Мельина. Гонцы то и дело приносили новые вести, специально приставленный к чертежу слуга переставлял разноцветные фишки, отмечая положение сражающихся тагатов, восставших толп мельинцев, Нечисти и вообще всего, что передвигалось в городе. Имперские когорты увязли в лабиринте улиц сразу за Кожевенными воротами – точнее сказать, за бывшими Кожевенными воротами. На помощь от Императора рассчитывать не приходилось.
У Патриарха Хеона оставался в резерве один-единственный свежий тагат. Все остальные уже были введены в бой, понесли потери; следовало бы отвести их в безопасное место, но, увы. Нечисть, которую никто не принимал в расчет, спутала все карты.
И все-таки Хеон продолжал бороться. Серые держали в кольце четыре башни магов, еще две штурмовали толпы озверевших от всех чудес нынешней ночки мельинцев; Нечисть удавалось пока сдерживать, к тому же немало тварей увлеклось охотой за безоружными горожанами, истребляя всех поголовно, уже не ради еды, а чтобы только удовлетворить дикую жажду убийства.
Маги знали, кого пускать в город.
Однако ночь рано или поздно кончится. Днем Серые сражаться не любили; Патриарху Хеону надо было найти способ переломить ход сражения. Конечно, лучше всего для этого подошла бы парочка свежих имперских легионов, их можно бросить в лоб, пусть погибают, не свои, не жалко; а резервные тагаты, зайдя с флангов и тыла, довершили бы разгром.
Но пары легионов не было, имелась одна-единственная когорта, с боями берущая дои за домом, квартал за кварталом – и все-таки продвигающаяся медленно, слишком медленно.
– Мэтр Ланцетник! – окликнул Хеон мага-ренегата. – По-моему, пришла пора привести в действие кое-что из наших трофеев. Нет ли у нас под рукой чего-нибудь подходящего? Например, чтобы загнать Нечисть обратно в катакомбы и запечатать выход – хотя бы на время?
– Есть, экселенц, – проскрипел Ланцетник. – Есть такой талисман, очень мощный, взятый…
– Подробности можно опустить, мэтр. Действуйте!..
Ланцетник повернулся, собираясь направиться к комнате, куда складывались добытые в башнях магические трофеи, когда из всех ведущих к подземелью коридоров внезапно раздалось какое-то шуршание, писк и топоток множества когтистых лапок по каменному полу.
Все окаменели. Звук этот мог означать только одно – Нечисть сумела прорваться и в эти, казалось бы, надежно защищенные тоннели, – Бегите, экселенц! – завопил Ланцетник, бросаясь к добыче. – Быть может, я…
Из переходов донесся шум схватки. Охрана Патриарха не собиралась сдаваться без боя. Его приближенные тоже обнажили мечи, набросили на голову кольчужные капюшоны.
– Отходим! – крикнул Хеон. Разумеется, он не был бы самим собой. Патриархом Серой Лиги, если бы не имел в запасе пары потайных выходов. Верный Фихте уже нажимал рычаг, поднимая тяжелую каменную плиту пола.
Верещащий зеленоватый клубок, ощетинившийся выпущенными когтями, ринулся из черной дыры прохода прямо в лицо слуге. Фихте взвыл и покатился по полу, пытаясь отодрать вцепившуюся в него тварь, шипастый хвост которой вовсю хлестал его по шее и затылку.
Следом за первой из тоннеля ринулся целый поток бестий – зеленых чешуйчатых крыс, тонкий злобный визг повис в воздухе, смешиваясь с людскими воплями ярости и боли. Замелькали мечи, свистнули стрелы, бестии закувыркались по полу – окружение Хеона дорого продавало свои жизни.
Однако врагов оказалось слишком много. Весь пол в подземелье покрылся кровью, человеческая смешивалась со звериной, предсмертные стоны перемежались сдавленным писком и хряском разрубаемой чешуйчатой плоти; уцелевшие воины Лиги сражались по колено в крови, скользя на рассеченных телах, а поток крыс все не иссякал.
Хеон рубился наравне со всеми. Патриарх сражался холодно и расчетливо, с обдуманной яростью, выверяя до волоска каждый удар. Он должен был продержаться. Пусть падут все остальные, пусть верный Фихте затих, полуразорванный, где-то среди мертвых зеленых тел – он, Хеон, начнет все заново. Только бы ему выбраться отсюда!
Люди вокруг него падали. Несмотря на хорошие кольчужные доспехи, несмотря на то, что крыс они беспощадно истребляли десятками. Нечисть все-таки брала верх. Когти и ядовитые шипы впивались в глаза, в щеки, в любое не защищенное сталью место, мелкие зубы ломались о плетение кольчуг, но все-таки успевали прокусить врагу шею прежде, чем клинок прервал жизнь твари.
Среди всего этого хаоса Хеон внезапно увидел окровавленного Ланцетника; мэтр судорожно отмахивался ножом от наседавших на него бестий. В левой руке волшебник сжимал какой-то предмет размером с голубиное яйцо, такой же формы и мягко светящийся голубоватым.
– Нет, мэтр!» – только и успел крикнуть Хеон. Ланцетник упал на одно колено. Целая волна крыс опрокинула его, терзая и разрывая на части; однако из-под этого жуткого покрывала, зеленого и шевелящегося, внезапно поднялась человеческая рука, обглоданная кое-где почти до кости и покрытая черными кислотными ожогами. Судорожно скрюченные пальцы сжимали талисман, и он уже не светился голубым. Цвет его сделался совершенно черным, послышалось гулкое «буммм!», словно ударил исполинский колокол, и из треснувшего яйца-зародыша во все стороны рванулся поток всесжигающего пламени.
– Не на… – успел выкрикнуть Хеон, прежде чем огонь охватил его.
Правда, смерть Патриарха была быстрой.
И он так и не увидел, как хлынувшее между еще живых пальцев Ланцетника пламя кипящим потоком ринулось по всем тоннелям и переходам, выжигая дотла все живое. Огненные стрелы неслись сквозь тьму, и везде, где они настигали Нечисть, вспыхивал очередной погребальный костер. По всей паутине катакомб мчалось это пламя, рвалось на поверхность, и по улицам Мельина один за другим начинали бить огненные фонтаны, довершая начатое заклятиями Радуги.
Вспыхнуло все, что еще не горело и что могло гореть. Черный Город в мгновение ока обратился в сплошное море пламени. Зарево поднялось до самых звезд, в единый миг стало светло как днем. В огненном аду, сгорая, метались люди и твари, в единый миг позабыв о вражде. Нечисть тоже хотела жить – но вырвавшиеся на поверхность пламенные стрелы искали и находили ее повсюду, от них невозможно было укрыться, от них нельзя было бежать, с ними нельзя было сражаться.
Оставалось только умирать.
Пламя разделило сражающихся, отрезав магов от их добычи, горожан и легионеров – от волшебников; огонь прорвался наружу прежде всего там, где тагаты Хеона продолжали биться с напирающими тварями, и потом уже всюду, где начали рушиться, не выдерживая напора пламени, древние каменные своды; разверзающиеся провалы поглощали целые кварталы.