- Вот только не надо этих проповедей! Не учи меня жить и не навязывай своих представлений о добре и зле!
- Я не собираюсь ничего тебе навязывать. Хочу только сказать: когда твой ум в смятении – позволь сердцу вести тебя. Доверься ему, оно не обманет. А сейчас ступай, женщина. И да помогут тебе пресветлые боги.
- Нет, твои боги мне не помогут. А вот вашему народу без их помощи теперь не обойтись. Так что не молись за меня – молись за Эрафию!
С этими словами Мутаре выбежала из пещеры. Стоял поздний вечер, и солнце уже скрылось за горизонтом. Лишь бледный свет восходящей луны освещал окружающие скалы, да первые звезды неярко светились в пыльном небе. Сориентировавшись по ним, Мутаре устремилась на восток, к громоздящимся впереди горным хребтам, за которыми, по словам отшельника, находилась столица. Обходить их времени не было – и она двинулась напролом, карабкаясь по склонам, продираясь сквозь заросли колючего кустарника, с трудом балансируя на узких горных тропах. Жаркое пустынное солнце слепило ей глаза, пекло голову, обжигало кожу. Когда становилось совсем невмоготу, Мутаре отсиживалась в пещерах и расщелинах скал, но не позволяла себе отдыхать долго - как только зной спадал, она вновь отправлялась в путь, задыхаясь и валясь с ног от усталости, но не сбавляя скорость. «Быстрее, быстрее!», - стучала в висках настойчивая мысль. Только бы успеть добраться до Мирхема до того, как Деемер превратит его в безжизненную груду камней! Она не знала, когда начнется штурм, и очень боялась опоздать, но при этом совсем не представляла себе, что будет делать, если успеет вовремя. Попросится в город, чтобы принять участие в его обороне? Или попытается призвать нихонские войска не подчиняться Деемеру и отступить? И то, и другое будет глупо, бессмысленно и бесполезно. В первом случае ее убьют эрафийцы, во втором – нихонцы. Но, хоть разум и подсказывал ей, что содеянного уже не исправить, она всё равно шла в Мирхем, потому что не могла иначе, потому что не представляла себе, как сможет жить дальше, допустив гибель этой злосчастной Эрафии, кровная связь с которой, казалось бы, ничего для нее не значила. Впервые в жизни Мутаре отправлялась на дело, не имея перед собой ясной цели, но тем не менее шла вперед упорно и целеустремленно, как будто от нее что-то зависело, как будто она еще могла изменить ситуацию…
Окончание войны с Нихоном многими в Мирхеме было воспринято с радостью и облегчением, но Асрулу заключенный мир не принес успокоения. Ему не верилось, что этот мир продлится долго. Пусть сейчас подземцы не хотят его добивать – но ведь они в любой момент могут передумать. И что тогда? У них огромные владения, а у него один Мирхем и изрядно поредевшая армия, которую больше нечем усиливать. Даже если враги, как и обещали, отойдут за Дунвол – до границы Нихона будет всего двадцать верст. При желании подземцы преодолеют это расстояние за один день…
А где взять сто тысяч золотых на выплату контрибуции? В довоенные времена такую сумму можно было бы относительно безболезненно собрать со всей страны, но теперь предстояло собирать ее фактически с одного Мирхема, да еще после того, как огромное количество денег ушло на военные расходы. Значит, опять придется устраивать поборы, отнимая у нищего населения последние крохи…
Тем временем нихонцы, вопреки достигнутой договоренности, никуда не уходили. Более того, под стены Мирхема прибывали новые неприятельские отряды. Враги притащили баллисты, катапульты и прочие стенобитные орудия. Похоже, они не только не собирались снимать осаду – напротив, они готовились к штурму. Наблюдая за неприятелями, король мрачнел всё больше: его худшие опасения подтверждались. «Они не нападут, - успокаивал он себя. – Если б собирались напасть, не стали бы требовать контрибуции». Однако множащиеся перед городом полчища подземцев не внушали уверенности в этом.
Позвав к себе Морриса, Асрул сказал ему:
- Отправляйся к нихонцам и постарайся выяснить, что у них на уме. Мне что-то не нравятся эти их приготовления. Напомни им о нашем мирном договоре – они, кажется, забыли о нем.
Поднявшись на сторожевую башню, король долго смотрел в подзорную трубу вслед удаляющейся от городских стен фигурке. Он видел, как Моррис подъехал к вражескому лагерю, как вслед за нихонцами скрылся в одной из палаток. Он довольно долго не выходил оттуда, и Асрул уже раскаивался, что отправил оруженосца на гибель, но тут наконец увидел его скачущим обратно. Когда Моррис въехал в город, вид у него был угрюмый и расстроенный.
- Ваше Величество, - сообщил он королю, - они действительно собираются атаковать.
В груди у Асрула похолодело. Вроде бы он был готов к такому обороту событий, и все равно слова оруженосца повергли его в шок.
- Вероломные твари… Непонятно, зачем тогда было заключать мир?
- А они говорят, что ваш мирный договор с королевой Мутаре больше не имеет силы. Дело в том, что Мутаре они свергли, и теперь у них новый король – Деемер. Я говорил с ним… он заявил, что не успокоится, пока не возьмет город. И просил передать вам свое предложение сдаться по-хорошему.
Асрул побледнел, на лбу у него выступила испарина.
- Ну уж нет… Не дождутся, - как можно увереннее произнес он.
- Конечно, мы не сдадимся! – воскликнул Моррис, воинственно потрясая мечом. – В тот раз выстояли, и сейчас выстоим, а там уже и энротцы скоро придут на подмогу! Так ведь, Ваше Величество?
- Да, да… Разумеется, - промолвил король, пряча глаза.
Уйдя к себе в спальню, Асрул затворил дверь и рухнул на стул. «Вот и всё», - прошептал он помертвевшими губами. Никаких надежд больше не оставалось: если с Мутаре еще можно было как-то договориться, то Деемер о своих намерениях заявил совершенно четко. Сомневаться не приходилось: он и в самом деле не успокоится, пока Мирхем не будет взят и уничтожен. Да, в прошлый раз город удалось отстоять, но тогда враги атаковали малыми силами, атаковали с ходу, не подготовившись. Теперь же они приведут сюда столько воинов, сколько потребуется, и ничто уже не сможет им помешать. Если бы не буря, погубившая энротский флот – всё, конечно, могло бы сложиться иначе… После того страшного дня, когда Асрул узнал о ней, он несколько раз подходил к артефакту связи и тыкал пальцем в его зрачок в робкой надежде, что брат всё же спасся и ответит. Но артефакт молчал. А это означало, что помощи ждать неоткуда. Оставалось лишь погибнуть так, так подобает доблестным воинам и истинным патриотам своего отечества, унеся с собой побольше врагов и не посрамив славу предков. В памяти Асрула всплыли давние слова Катерины о необходимости всем народом достойно встретить роковой час последней битвы с мировым злом, не поступаясь идеалами Света даже перед лицом неизбежной гибели. Он только сейчас в полной мере осознал всю постыдность своей прежней политики, когда он вовсю пресмыкался перед темными силами, надеясь тем самым спасти страну. Всё равно ведь не спас, а лишь поставил позорное пятно на светлый образ эрафийского народа. Теперь это пятно предстояло смывать кровью.
И потянулись долгие томительные дни безнадежного ожидания. К Мирхему подтягивались всё новые и новые полки нихонцев, но враги не спешили со штурмом – очевидно, наученные прошлой неудачей, они хотели как следует подготовиться и атаковать уже наверняка. Мирхемцы с тревогой наблюдали за тем, как увеличивается в числе стоящая у стен города неприятельская армия; Асрул, как мог, старался приободрить людей и поддержать их веру в скорое прибытие союзников. Явных панических настроений среди населения не было, и короля это радовало. Но вместе с тем ему не давала покоя мысль о том, что народ Эрафии исчезнет из этого мира, не очистившись от скверны черных культов, расплодившихся по его, Асрула, вине. Вообще-то последователи этих культов, за исключением немногих предателей, проявляли себя в войне вполне достойно – стремление защитить родину и короля всё-таки возобладало у них над духовной близостью с захватчиками. Но сам факт, что в стране, веками славившейся непоколебимой приверженностью Свету, оживляются трупы и возносятся молитвы силам Тьмы, был невыносим. Асрулу давно хотелось запретить все темные учения и связанные с ними магические практики, но он боялся посеять гражданскую рознь и тем самым снизить свои шансы на победу в войне. Но теперь думать о победе уже не приходилось - и король, наконец, решился разом покончить со всей этой мерзостью, развращающей народ и подрывающей его дух.