- Эка ты загнула: карамель! – рассмеялся старик беззубым ртом. - Откуда ж она возьмётся в нашей глуши?
Я пожала плечами. Ясное дело, что карамели взяться неоткуда; спросила я из желания поскорее избавиться от старика. Связываться с Шэтом Бродягой не хотелось.
В деревне о нём никто ничего хорошего сказать не мог. Впрочем, как и плохого тоже. Он «пришлый»; явился со стороны Шахт, на которые, по слухам, был сослан в возрасте семнадцати лет, на которых сошёл с ума спустя двадцать лет адских работ, и с которых, когда ему стукнуло сорок, благополучно сбежал. Или ему позволили это сделать, ибо побег с Шахт – это почти так же невозможно, как и наличие карамели на мёртвой земле Зыби. Осел Шэт Бродяга в деревне лет восемь или девять назад; на что жил и как существовал, никто не спрашивал, однако все, включая и меня, старались его избегать.
- У меня для тебя подарочек, - улыбнулся беззубым ртом бродяга и, прихрамывая на левую ногу, подошёл ко мне вплотную. Заглянул, продолжая улыбаться, за мою спину. – Ого, хороший улов?
- Пожалуй, - с неохотой кивнула я, крепче сжимая ремни отцовского рюкзака, перекинутого через плечи.
- Зверьё сейчас у границы шастает, - сказал старик. - Опасность чует, от крови бежит. Наверное, нелегкая охота была?
Я неопределённо пожала плечами, не желая отвечать, и посмотрела Шэту Бродяге в лицо, намекая, что ему пора бы уже сказать, что хотел. Однако старик продолжал молчать, пытливо вглядываясь в меня, - от его взгляда мне стало не по себе, а по спине пробежал холодок. Я сделала нетерпеливый шаг назад, будто говоря тем самым, что мне нужно спешить, а старик вдруг усмехнулся в усы, словно вспомнив, зачем меня окликнул, и спросил:
- Карамели хочешь?
Странный вопрос. Я вновь пожала плечами.
- А кто не хочет? – Все хотят. Попробовать её хотя бы раз в жизни.
- Карамели у меня нету, - как будто грустно улыбнулся Шэт Бродяга. Он полез грязной, здоровой, рукой в карман своей телогрейки и достал из него свёрнутый несколько раз и перемотанный верёвкой бумажный пакет. – Вот, - протянул он мне этот свёрток. - Тебе подарочек.
- Что это? – осторожно поинтересовалась я, бросая косые взгляды на Златко, ожидая от пса какого-то знака.
- Да ты бери, не бойся, - продолжал улыбаться старик, сунув пакет мне в руки. – Тебе понравится.
Я повертела свёрток в руке, решая – брать его или вернуть сумасшедшему Шэту.
- Это дикие розы, - сказал старик, затянувшись табаком, и в ответ на мой изумлённый взгляд добавил: - В лесу растут. Ты разве не встречала никогда?
Не встречала...
Я с удивлением и неверием смотрела на свёрток, зажатый в собственных руках. Как далеко нужно забрести, чтобы обнаружить розы в Хаарградском лесу? Уж точно дальше, чем даже я забрела вглубь сегодня. Откуда у калеки, вроде Шэта, столько сил, чтобы осилить непростой путь по кореньям, неплотному настилу из жухлых листьев и северного мха, сквозь бурелом, кустарник и дикорастущий чевил, обвивающий ноги стеблями-путами? Но прежде чем я успела спросить странного сумасшедшего старика, откуда к нему в руки попало это сокровище, он поспешно, насколько позволяла его неповоротливая хромота, отстранился и заковылял в сторону пекарни Яна Дмитрова.
- Шэт Бродяга! – окрикнула я его, однако старик даже не обернулся ко мне, будто не услышал, что я его звала. – Откуда у тебя розы? - вновь попыталась я, но на свой вопрос ответа так и не получила. – Шэт Бродяга!
А может, это и не розы вовсе? Розы – это роскошь, которая никак не могла попасть мне в руки.
Я видела их только в детстве. Отец привозил из Локвуда, когда граница была открыта, и из Морфорта, где их выводили в оранжереях. Розы – это еще одно приятное воспоминание из прошлого. Еще одна боль, смешанная с радостью от мимолётного счастья, что охватывало меня, стоило вспомнить отца и его добрые глаза. Если бы я могла уехать отсюда, я бы купила небольшой дом на берегу озера. Подальше от Зыби, Хаарградского леса, этой мёртвой, прогнившей земли. И дом летом был бы увит красной вьющейся розой.
Да, о розах я мечтала больше всего...