— Все преодолимо, Ион.
— Проклятие! Этот человек сводит меня с ума! Он все время подкидывает мне новые проблемы. Меня тошнит от него самого, от этого его Селона и от его выходок…
— Сводить людей с ума — это его профессия. Или хобби. Чему вы удивляетесь?
— Ронда ушла от меня, Скальд… Она оставила записку, что должна побыть в одиночестве…
Ион без конца курил свои сигары, рассеянно стряхивая пепел то в горшок с цветами, то в свернутый из бумаги пакетик, хотя перед ним на столике стояла пепельница.
— Она действительно была угнетена, — смущенно проговорил Скальд. — Но вы должны набраться терпения и ждать…
Ион поднял голову.
— А чем она была угнетена?
— Историей с господином Риссером.
— Чего?
— Она винит себя в его смерти, хотя прошло столько лет. И возможно, это сильное чувство вины перед семьей привело к ее уходу. Я посоветовал ей обратиться к врачу. Конечно, мало приятного в той истории, но — надо забыть, сказал я ей…
Ион усмехнулся, сломал пальцами сигару, аккуратно сложил ее в горшок с розами и раскурил новую.
— Очень занимательно. И психологически достоверно. Только одна закавыка, Скальд. Риссера застрелили за два года до того, как я познакомился с Рондой. Это соседи вызвали патруль.
— Чтоб я сдох! — после длинной паузы с чувством произнес детектив. — Значит, вы правы, Ион, — Анахайм снова вносит раздор во вражеский лагерь. Теперь мне все понятно…
— Что вам понятно?
Скальд повеселел.
— Что не все так плохо, господин Регенгуж!
— Ну надо же. Вы сейчас в пляс пуститесь.
— Я не умею танцевать. Да, это он! Подождите… А он не мог внушить Зире, что он — тот человек, которого она любила?
— Гладстон, — напомнил Ион.
— Ах, да, у нас слишком материальные доказательства… Где же Зира?
— Мама уже вот-вот будет. Пойти принести валерьянки, что ли?
— Для нее?
— Для себя…
…Зира появилась в кабинете Иона через несколько минут. Она поздоровалась, своей легкой походкой прошла к окну и раздвинула шторы.
— Не выношу полутонов и полутеней, — решительно сказала она и села на диван. — Ну, спрашивайте, Скальд. Начинайте дознание.
Ион поморщился и достал новую сигару.
— Я подумал, что вы оговорились, Зира, когда рассказывали мне про Браззаль, — «У Иона светлые, как у отца, глаза». На фотографии у Риссера глаза темные.
— Все-то вы замечаете…
— Скажите, Анахайм действительно отец Иона?
Зира нервно рассмеялась:
— Ну, о ком? О ком мы с вами говорим? Что мы тут обсуждаем?
— Мы с вами пытаемся понять, кто такой господин Анахайм.
— Тот человек… Это было сорок лет назад…
— Но вы сказали своему сыну, что этот Анахайм — это тот. Да и Гладстон…
— Сказала, — со слезами в голосе согласилась Зира. — Но разве вы не понимаете, что это невозможно?
— Мама, успокойся. Мы знаем, что тебе тяжело, — сказал Ион.
— Тяжело? Мне хочется умереть.
— Мама!
— Скажите, вы заметили в нем какие-либо отличия от того мужчины?
— Этот красивее… Так мне показалось…
— А конкретнее?
— Вроде бы нос немного другой… А может, это память меня подводит.
— Вы как-то обмолвились, что Анахайм не мог быть усыновлен.
— Я думала, что отец Анахайма — это отец Иона… И что Анахайм очень похож на своего отца…
— Понятно. А он оказался усыновленным.
— Да… Но вот в чем дело… Это сводит меня с ума… Он катает в руках обрывок бумаги точно так же, как тот… Такой же поворот головы, мгновенно промелькнувшая жестокость в прежде равнодушных глазах, от которой все цепенеет внутри, — словно он придумал какую-то пакость и рад этому… Я смотрю на него и вижу того самого человека, которого любила много лет назад и которого не могла забыть всю жизнь…
— А как он при той встрече воспринимал вас?
— Сначала пристально изучал меня, глаз не сводил. А потом стал вести себя так, будто он и есть тот самый…
— Были какие-нибудь конкретные детали, что-то очень личное, известное только вам двоим? — деликатно понизив голос, спросил Скальд. Зира печально кивнула. — Почему вы расстались?
— Я ушла сама. Он подавлял меня. Масштаб его личности превышал мой настолько, что казалось, еще немного, и я потеряю себя, совсем… И потом, мне хотелось уйти на самом пике нашей любви. Чтобы запомнилось только самое хорошее, светлое, а не мелкие стычки, ссоры, которыми обычно заканчивается большая любовь.
— И вы потом не жалели?
Зира опустила голову.
— Все равно ничего хорошего из этого не получилось бы.
— Извините, Зира, что я спрашиваю… У него был пупок?
— Да… конечно…
— Вы что-нибудь еще слышали о нем?
— То, что он умер. Об этом было объявлено официально.
— Когда?
— Иону было десять лет.
— Сколько вам сейчас, Ион?
— Сорок.
— Анахайму тридцать… Все сходится. Скажите, Зира, его смерти предшествовали какие-либо события?
— Было объявлено, что он скончался в результате травмы, полученной при катании на лыжах в горах… — Зира все сильнее нервничала.
— Вы были на похоронах? — тихо спросил Скальд. — Зира?.. — Женщина кивнула и закрыла лицо руками. Ион подсел к матери и крепко обнял ее за хрупкие плечи. — Вы видели его? Это был он?
— Хадис! — не выдержав тяжести воспоминаний, горько заплакала Зира. — Хадис…
В ее голосе было такое отчаяние, словно она потеряла дорогого ей человека только сейчас…
— Гладстон, мне это уже надоело — к тебе все липнет.
— Не все, а только металлы.
— Я не могу вынести из дома все металлические предметы!
В комнате повисло молчание — Гладстон прислушивался к себе.
— Я предупреждаю тебя, юноша, моей мощности не хватает, — заявил он после некоторого раздумья.
— Для чего?
— Для саморазвития. Мне нужны еще компоненты.
— Послушай, друг любезный, только что, на прошлой неделе, я восполнил недостающую тебе интимную часть твоего… э-э… туловища.
— Речь идет о хвосте?
— А о чем еще? Я залез в долги ради твоего хвоста, без которого вполне можно было бы прожить. Тебе известно, что некоторым собакам их вообще отрубают? А ты опять канючишь. Что тебе нужно, Гладстон?
Механический пес немедленно выплюнул на пол крошечный диск. Гиз вставил его в свой компьютер, просмотрел список деталей и их стоимость и свирепо взглянул на пса. Тот загрохотал хвостом по полу. Гиз снова лег на диван и отгородился книжкой.
— Гиз хороший юноша, — напрасно прождав минуту, произнес Гладстон своим глуховатым голосом. — Я люблю тебя, юноша.
— Придумай что-нибудь новенькое.
— Я не могу — мне не хватает мощности.
— Гладстон, ты безумен и хочешь свести с ума меня.
— Почему?
— Потому что только сумасшедшие не могут адекватно оценивать действительность и свои возможности. Что ты там нацарапал? Семьсот тысяч кредиток? Рехнулся?
— Это мой прожиточный минимум на ближайшие семь месяцев саморазвития, — твердо сказал пес. — И ни кредиткой меньше.
— Да ты… да я… Что… Чтоб я…
— Ты заболел? — озабоченно произнес Гладстон, смешно тараща глаза. — Попробуй дышать глубже. Дай-ка я тебя протестирую… Нет, у меня не хватает мощности!
— Да куда она вся подевалась, твоя мощность?! — вновь обретя способность говорить членораздельно, завопил Гиз.
— Она сейчас в активе! Задействована! Пошел процесс саморазвития, и я не могу его останавливать! Можешь ты это понять, юноша?!
— Я всю жизнь копил на тебя! От себя отрывал, от сладостей, от отдыха! Никто даже не знает, что ради тебя я уговорил банк выдать две трети денег, подаренных мне бабушкой к совершеннолетию, а до него, между прочим, еще целый месяц! Если обнаружится это нарушение, банк ждут большие неприятности! Твой первый хвост, который сейчас бегает неизвестно где, стоит целое состояние, а я купил еще один — чтобы тебе было чем колотить по полу! И все мало!