— Дать ему пинка? — предложил Хиллер, лениво перекидывающийся в картишки с компьютером.
Якоб ответил не сразу — у него почему-то засосало под ложечкой, но он не понимал, в чем тут дело. Он и так и сяк рассматривал пришлый корабль самой примитивной и обычной конфигурации. Нет, слишком противник мал на вид, чтобы Якобу так нервничать, — козявка с тремя усиками, торчащими из крохотной пипки на крыше…
— Покажи-ка его боковой люк, — внезапно приказал Якоб. — Что там краснеет?
Хиллер бросил игру и защелкал кнопками.
«Ну вот и приплыли, — цепенея, подумал Якоб, рассматривая небольшой красный треугольник на боку чужака. — Ах, Мадлена… Зачем я тебя слушал, ясновидица ты моя распрекрасная?.. Тяжело умирать в назначенный час, не хочется, боязно… Чего лучше — вовсе не знать, когда он пробьет, твой последний…»
— Достал уже, — пробормотал Хиллер, наблюдая за чужаком и все больше заводясь. — Я бы ему сейчас…
«…Никогда не спорь с судьбой, — увещевала она, влюбленная, разгоряченная его близостью, и страшилась вдруг открывшегося ей прозрения, боялась за него, громадного, двухметрового, а он все смеялся, как дурачок, гладил ее длинные волосы, целовал в голое плечико и старался не смотреть на правую половину ее красивого лица с навсегда закрывшимся глазом — говорили, Мадлена продала его за право видеть лучше, чем все остальные. — Смирись сразу, — уговаривала она, смешная, — не спорь, строптивец, — тогда, быть может, красный треугольник пощадит тебя и ты спасешься! — Это будет не скоро, — смеялся он в ответ, — целая жизнь пройдет, а пока поживем. — Где же она, эта жизнь? Мелькнула, как желтый лист за окном…»
— Пощади меня! Пожалуйста! — со злостью сказал он, глядя на занесенную на Гробницу непонятно каким ветром козявку. Хиллер удивленно взглянул на него. — Отставить сопли! Врежь ему, парень!
…Хиллер лихорадочно искал на экране чужака.
— Куда он делся, хозяин? Я ведь хорошенько его зажарил, четыре заряда, а он…
«Сигарету выкурить напоследок, — подумал Якоб, затягиваясь. — Хотя это и вредно для здоровья».
— Вы меня слышите, мужики? — раздался из динамика чужой голос. — Чего дергаетесь?
«Смирись! — умоляла уже давно и навсегда заснувшая Мадлена. — Не обманешь судьбу…»
— Чего надо? — все еще раздумывая, спросил Якоб.
— Отдайте Бишо Драгиньяна.
Якоб кивнул Хиллеру, тот мгновенно разыскал это имя в списках уснувших. Якоб взглянул на недлинный перечень всех художеств Драгиньяна и шумно вздохнул, засмеялся:
— За что пропадаем?..
Хиллер с тревогой смотрел на него, он впервые видел хозяина в таком состоянии — вроде не пьян, руки не трясутся, а глаза бешеные, больные…
— Два срока за карманные кражи? — тихо смеялся Якоб. — Хакерные проделки? Мелкое мошенничество?.. — Его смех становился все более нервным, пугающим.
— Нашли, мужики? — нетерпеливо спросил голос из динамика.
— А может, пошел бы ты? — сердечно предложил Якоб. — Мы своих клиентов не кидаем.
— Предлагаю в последний раз, отдайте добром, — равнодушно произнес голос.
— Тебе же сказали! — заорал Хиллер.
Модули рванули одновременно во всех шахтах; поверхность планеты окутала белая пелена, и от нее пузырями вскипела тинталитовая броня, испарилась, как теплый дождик в знойный день. Потом по Гробнице прокатился огненный смерч, поджарив ее и покрыв черной запекшейся километровой коркой…
— Снял на пленку? — оживленно спросил Анахайм, выслушав отчет.
— Забыл, хозяин…
— Вот же скотина… Что тут еще скажешь?
Старичок оказался маленьким, розовым и лысым — вылитый новорожденный. Укутанный в синий клетчатый плед, он полусонный сидел в своей каталке и улыбался — наверное, своим снам, длинным и сладким, какие бывают только на рассвете и закате жизни.
Увидев Скальда, он дружелюбно закивал ему, как старому знакомому. Это настораживало. Интересно, он хоть немного соображает? Девяносто лет — не шутка. Неужели напрасным был этот утомительный перелет с тремя пересадками, через весь сектор?
Скальд осторожно пожал поданную ему прозрачную невесомую ручку.
— Вы помните этого человека, господин Ярве? — спросил он, доставая фотографию Анахайма.
— Так-так, — проговорил старичок. Он приблизил фото прямо к своему лицу, словно хотел понюхать, потом снова отодвинул. — Отлично помню.
— У вас прекрасная память, господин Ярве, — преувеличенно-восхищенно сказал Скальд. — Это было лет тридцать пять назад, кажется?
— Тридцать! Мы кое-как его подлатали, но почти сразу прискакали ребята Вот-Такие-Ряхи и забрали его.
— На каком основании?
Старичок закатился жизнерадостным детским смехом.
— Если бы вы их видели, такими вопросами не задавались бы!
— Понятно…
— Они так торопились, будто за ними собаки гнались.
— Значит, надежды на его выздоровление не было никакой?
Ярве радостно закивал:
— Мозг неотвратимо погибал. Господин Регенгуж-ди-Монсараш. Это была его фамилия.
Скальд задумчиво смотрел на него.
— Вашей специализацией была хирургия, господин Ярве?
— Нейрохирургия, да. Пятьдесят лет жизни.
— У этого пациента были какие-нибудь особенности?
Старик пожевал губами.
— Представьте, были! — Он захихикал.
— Какая-то патология? — настороженно спросил Скальд. — Что-то не как у людей? Что-нибудь противоестественное?
— Вот именно! Именно! Если не брать в расчет травмы, полученные им при падении с гор, он был… — Старичок заерзал в кресле и поманил пальцем. Скальд наклонился к нему, нетерпеливо подставив ухо. — Он был противоестественно, патологически… здоров. Как младенец. Только с зубами. И тридцати лет. Надеюсь, я помог вам?
Зира искала Хвостика по всему дому. Щенок исчез. Его не было видно уже два дня. Она поднялась в зимний сад, поискала там, спустилась и в десятый раз просканировала дно бассейна. Дом был пуст, тих. Зира вернулась к себе. Кошки, умирая от любопытства, бежали следом — волнение хозяйки передалось и им. А может, они тоже скучали по щенку, который часто играл с ними.
В кабинете угасающий осенний день отбрасывал на все предметы смутные тени. Зира включила свет и вскрикнула. У окна стоял Анахайм.
— Неужели я такой страшный, Эва? — тихо спросил он.
— Как вы попали сюда? — Зира пыталась унять колотящееся сердце. — Зачем вы пришли? Если вас кто-нибудь увидит… Уходите!
— Они сейчас слишком заняты. Через знакомых Иона выясняют, что стало с моим телом, когда я умер, — его кремировали, заморозили или похоронили так…
Зира закрыла уши руками.
— Я не желаю этого слышать. Я не знаю вас. Тот человек давно умер, его нет. Оставьте меня!
— Почему ты ушла от меня? — спросил Анахайм, подходя поближе. — Разве нам было плохо вместе? Разве ничего не значат слова, которые мы шептали друг другу по ночам? Ответь! Почему ты ведешь себя так, будто ничего не было?! — Он схватил Зиру за руки и швырнул ее на диван. — И не надо делать такой оскорбленный вид! В тот день я вернулся из поездки и обнаружил пустой дом… пустой! Никого… Как вот этот… твой дом… сейчас… — Анахайм был вне себя то ли от гнева, то ли от разочарования.
Зира смотрела на него, и перед ней словно вдруг ожили былые тени… Волна давней, неутихающей боли захлестнула ее.
— Я помню. Программа научной конференции, которую ты тогда посетил, была очень насыщенной. Правда, на ее повестке стоял только один вопрос: как можно более приятно провести время с женщиной по имени Мод, — горько сказала она.
— Что?..
— Я торчала там, на этой конференции, все шесть дней… Я искала тебя, и все видели это. Наверное, на меня показывали пальцем, не знаю, я тогда плохо соображала от горя. Наконец кто-то сжалился и отправил мне анонимное послание: ваше место не пустует, дамочка… Спасибо, внесли ясность.
— Это неправда… Не может быть… Тебе было наплевать на меня…
— Ты, ясновидящий, не хочешь заглянуть в свое прошлое, потому что знаешь: ты виноват. Уходи.
Зира стряхнула с ног туфли и, откинувшись на спинку дивана, устало вытянула по-молодому стройные ноги. Анахайм присел рядом с ней и пальцем осторожно провел по ее ноге в прозрачном чулке.