Из груди юноши сам собой вырвался вздох. Он не верит во всё это, но ради Сатин встретится с этим богочеловеком и окажет тому любые почести — только бы с ней было всё хорошо. Они прошли слишком много испытаний, чтобы теперь друг друга потерять. Они расскажут Совершенному обо всём, что видели — и выполнят свой долг перед человечеством. Рейн посмотрел на Сатин: та вдруг резко, как от удара, дёрнулась и во все глаза уставилась на одну из фресок. Юноша проследил за взглядом огнепоклонницы и увидел, что её внимание привлекло изображение одного из Непрощённых. Высокий статный мужчина в чёрном костюме и плаще смотрел на гостей Дворца жёлтыми, как у совы, глазами. Рейн поёжился. Он шагнул поближе к Сатин и против воли улыбнулся, когда её рука сжала его запястье.
Около получаса Картир вёл их по коридору, ни разу не свернув и не сказав ни слова. Юноша уже было подумал, что они идут неверным путём, как белое свечение впереди стало ярче, и Рейн смог разглядеть то, куда они направлялись.
Вход в тронный зал Матери Церкви поддерживало восемь колонн из зелёного малахита с золотыми прожилками. Четыре громадных лампы с жар-огнём горели оранжевым, красным, жёлтым и синим. Откуда-то из-за стен лилась музыка, а впереди высились громадные белые двери, украшенные золотистым узором в виде языков пламени, заключённых в круг. Лицо Картира выражало благоговение и страх. Рескриптор остановился, повернулся к Рейну и прошептал:
— Теперь я должен вас оставить. Трон Совершенного отделён от остального зала завесой из шёлка. Ждите столько, сколько он пожелает. Вы сможете говорить, когда завесу поднимут. До этого — ни слова!
Рейн почувствовал, как Сатин стиснула его руку, да так сильно, будто хотела оторвать. Он снова украдкой глянул на девушку: лицо её побелело, пальцы тряслись, в широко распахнутых серых глазах застыло странное выражение. Неужели её так испугала та фреска? Видимо, то был обычный страх верующего перед встречей с первосвященником — страх, о котором самому Рейну узнать пока не довелось.
— Мы готовы, — сообщил он священнику.
— Хорошо, — ответил тот и отступил на несколько шагов. Шестеро гвардейцев в белом обступили их справа и слева, как почётная охрана. — Подойдите к дверям и, когда их откроют, немедленно идите к завесе.
Сердце Рейна забилось втрое быстрее, когда тяжёлые створки сдвинулись с места и беззвучно заскользили в стороны. Сияние ударило прямо в лицо, так что юноша непроизвольно закрыл глаза, а когда открыл вновь — ахнул, не в силах сдержать свои чувства.
Огромный зал был залит ослепительным белым светом. Справа и слева вырастали тонкие красные колонны, похожие на строй монахов, одетых в рясы. Спустя какое-то время свет стал не таким ярким, и юноша смог подробнее разглядеть убранство зала. У стен стояли массивные бронзовые курильницы в виде чудовищ, глаза их блестели изумрудами, раскрытые пасти исторгали розоватый дымок. Над этими внушающими страх изваяниями нависали бело-золотые знамёна с уже знакомым символом: языки пламени, заключённые в круг. От входа и до самой завесы тянулось два ряда гвардейцев, безмолвных и неподвижных, как мертвецы. Через весь зал шла узкая линия ковра, красная, как только что пролитая кровь. Сама завеса тяжёлым белоснежным покрывалом шла от пола и потолка, скрывая за собой квадратный помост и высокий резной престол повелителя Матери Церкви.
Они с Сатин ступили на широкую ковровую дорогу. Плотная материя скрадывала шаги, делая обстановку в зале неправдоподобно тихой. Рейн уверенно шёл вперёд, Сатин — за ним. Льющийся из высоких стрельчатых окон свет придавал всему происходящему какую-то особую торжественность. Перед внутренним взором юноши возникло лицо Рамелиса: острый подбородок, высокий лоб, чёрные, похожие на две дыры глаза… Они должны предупредить Мать Церковь. Рамелис добровольно поместил в себя дух одного из Непрощённых. Если ничего не сделать, Кузнец Погибели сначала уничтожит Авестинат, а затем — весь остальной мир.
Они остановились прямо перед завесой.
Чьи-то сильные руки протянулись сзади к лицу Рейна, белая ткань закрыла лицо и нос. Ещё один ритуал. Дыхание простых смертных не должно смешиваться с дыханием Совершенного… Снова зазвучал невидимый колокол, и мощная, почти осязаемая вибрация прошла по всему телу парня. Началось второе Время Чести, самое длительное… Рейн стоит на коленях, его спутница с выражением крайней растерянности на лице — рядом. Шуршат одежды, из-за завесы слышится приглушённое бормотание авестийских священников. Девять раз должны они прочесть особую молитву перед тем, как явить миру самого святого из живущих. Благие мысли, благие слова, благие дела — вот долг любого из правоверных. Сладковатые курения наполняют голову тяжестью… Вот колокол замолкает, и только в ушах ещё стоит звон. Завеса приоткрывается. Новый голос — резкий и властный — изогнутым клинком разрывает застывший воздух.
ИЗБРАННЫЙ ТВОРЦОМ ТВОРЕНИЯ ХИРАМ
ЦАРЬ ЦАРСТВУЮЩИХ, СОВЕРШЕННЫЙ
ПОВЕЛИТЕЛЬ ПРАВОВЕРНЫХ И ЯЗЫЧНИКОВ
ПРИНИМАЕТ САТИН И РЕЙНА,
СВОИХ ВЕРНЫХ СЛУГ!
Рейн в нерешительности поднял глаза. Перед его глазами высился Престол Истин — многоцветная каменная глыба, которой бесчисленные столетия назад придали форму сиденья с высокой спинкой. Трон Совершенного со всех сторон было словно охвачено резными языками пламени — зелёными, красными, чёрными, оранжевыми. Древние мастера придали камню почти совершенную форму, так что малахитовое, агатовое и рубиновое пламя выглядело настоящим. Престол будто бы светился внутренним светом, покоряя и завораживая. В самом центре этой рукотворной скалы, окружённый всполохами неживого жара, на возвышении цвета снега сидел человек.
Рейн увидел перед собой высокого, тощего старика с глубокими морщинами на лице. Его кожа была жёлтой, как старая бумага, ввалившиеся глаза еле заметно отливали серебром. Сложенные на коленях руки были пересечены сплетениями вен и бледны до синевы. На нём был белоснежный халат со свободными рукавами, расшитыми сложным золотым узором, ноги были обуты в высокие сапоги. Замысловатая металлическая корона венчала голову старца — она оканчивалась зубцами в виде языков пламени и сияла, вспыхивая то алым, то золотым. Когда он заговорил, голос звучал надтреснуто и глухо:
— Что у тебя за дело ко мне, чужестранец? — проскрипел старик. — Как ты посмел явиться сюда и тратить моё время? И что это за девчонка рядом с тобой?
Рейн в смятении посмотрел на Сатин. При виде Совершенного та побледнела и уставилась в пол. У девушки было странное выражение лица — смесь шока, обиды и чего-то такого, что он не смог распознать. Юноша перевёл взгляд на мужчину. Разве это — Совершенный? Самый святой человек в мире? Этот ветхий старик? Увиденное встревожило и смутило его, но Рейн нашёл в себе силы успокоиться и ответил самым учтивым тоном, каким только мог:
— Меня зовут Рейн, Ваше Святейшество. Я из Улады. Со мной — Сатин, она из Дома Чистоты.
Старик молча наклонил голову. Рейн прокашлялся.
— Мы шли в Город Истин из Улады, — начал он, — чтобы предупредить Мать Церковь. Над Клятвенными Землями нависла угроза…
История сначала не клеилась, но юноше хватило одного взгляда на Сатин, чтобы справиться с волнением. Он столько раз повторял эти слова про себя, что теперь рассказ звучал легко и естественно. Он вспоминал одно за другим события прошлого, и они проходили у него перед глазами — такие же яркие и живые, как раньше. Совершенный сидел на своём цветном троне, лишь изредка брезгливо морщась или вздыхая, так что Рейн так и не смог понять, что у того на уме. Ещё по дороге во дворец юноша решил выдать всё как было, ничего не утаивая и не скрывая. Если главному среди Иерархов станет известно, что его провели, их здесь не ждёт ничего хорошего. За себя Рейн почти не тревожился — он уже понял, что Авестинат с его странными традициями и интригами не станет для него родной землёй, но вот Сатин… нельзя допустить, чтобы она лишилась дома.