Словно в ответ на защитную Иеромагию в войсках Рамелиса протяжно завыли трубы. Их грозное, зловещее гудение волнами расходилось по равнине и отражалось от стен, как похоронная песня. Что-то ухнуло справа от строя гвардейцев, но Рейн даже не повернул голову.
Не отвлекаться.
— Береги стрелы. — посоветовал ему Эзра. — они тебе ещё пригодятся.
Рейн кивнул. Осталось совсем недолго. Между неспешно ползущими башнями и стеной уже было не более ста шагов. Проклятый туман мешал разглядеть солдат наместника, но он мог слышать их хриплые голоса, выкрикивающие боевые кличи по-кайсарумски. Вслед за машинами следовали, подняв щиты и копья, густые колонны легионеров, ещё дальше чеканили шаг линии лучников, с высоты крепостных стен похожие на бесчисленных фиолетовых муравьев. Недавняя бравада вдруг испарилась, как утренний сон. Юноше стало страшно.
— Их там тысячи! — сказал он больше для того, чтобы услышать собственный голос, — Ты только посмотри туда, Эзра, их же целое море!
— Будь что будет. — голос гвардейца стал непривычно суровым. — Это твой первый бой, парень. Нормально, что ты боишься. Пусть Творец укроет тебя Своим пламенем.
Когда до башен оставалось не более сорока шагов, защитники города обрушили на врагов дождь стрел. Солдаты Рамелиса падали замертво, некоторые, не в силах удержаться, срывались на землю прямо под колёса своих же машин. Но стрелы будто тонули в бескрайнем человеческом море: когда одна из них находила цель, на месте убитого тут же появлялся новый солдат в пурпурном. Медленно, не взирая на потери, осадные башни ползли к стенам. Через несколько минут лучники Рамелиса открыли ответную стрельбу, и ряды авестийцев огласили крики убитых и раненых. Дистанция неумолимо сокращалась. Совсем скоро башни приблизились почти вплотную, ухнули деревянные мостки, и лавина легионеров ринулась через зубцы на стену. Завывая от ярости, воины Рамелиса бросились на тонкую линию копейщиков в белом.
— За Церковь! — закричал Рейн, бросаясь на врага, волна ярости и первобытного исступления захлестнула его с головой. Гвардейцы сошлись с легионерами под лязг стали и крики умирающих и встретили атакующих стеной копий. Один из солдат наместника поскользнулся, сорвался со стены и ту же исчез в тумане. Саберин не зря назывались лучшими воинами во всём Авестинате. Вскоре пурпурное море стало не таким густым, ряды атакующих смешались, легионеры пятились к стене, прикрываясь щитами от стальных копий и изогнутых мечей гвардейцев Матери Церкви. Отступать было некуда. Некоторые кайсарумцы искали спасения в башнях, но их разили стрелами, другие, обезумев от страха, прыгали прямо в туман и разбивались о камни, их крики эхом отдавались среди сражающихся. Белая с золотом линия стояла непоколебимо.
Прошло около получаса. Всё было кончено. Почти все воины в пурпурном лежали на стене в крови, многие нашли свою смерть в башнях, которые теперь одиноко стояли, залитые кровью, как мёртвые великаны. С каким-то тупым равнодушием Рейн отметил, как один из гвардейцев — кажется, его звали Фарам — лежал без движения у зубцов, в его груди торчал короткий западный меч. Кроме него погибло ещё восемь человек из их сотни — некоторые от стрел, другие — во время боя на стену.
Рейна трясло. Он так и стоял, не в силах сдвинуться с места, когда к нему подошёл Эзра. Тот выглядел спокойным и собранным, хотя кольчуга сбоку была разорвана и стала вся красной от крови.
— Кончено. — сказал гвардеец с мрачным удовлетворением. — Скоро нас сменит другой отряд. Хвала Творцу, сегодня Рамелис обломал свои стальные зубы о наши стены.
Рейн молча кивнул, движение почему-то отозвалось болью в левой руке. Он перевёл взгляд на неё и обнаружил, что от локтя до кисти идёт глубокий алый разрез. Рейн скривился, кое-как обмотал руку чистым белым платком, протянутым ему одним из священников, и отошёл от края стены поближе к остальным. Как только схватка подошла к концу, кипучая энергия куда-то делась, он чувствовал себя разбитым. Эзра заметил его рану и сказал, хмурясь:
— С тебя на сегодня хватит. Отправишься в казармы с ранеными и будешь сидеть там, пока рука не заживёт. Понял?
— Наместник Рамелис… он ведь знал, что делал, когда отправлял своих солдат на штурм. У него их тысячи, Эзра, тысячи, он может разбрасываться ими, как пожелает. — юноша понял, что потерял слишком много крови и несёт чушь. — В городе слишком мало воинов, он измотает нас. Измотает, а потом… — он не договорил и умолк, не в силах продолжить. Из города со стороны казарм слышался солдатский рожок.
— Построиться! — рявкнул Эзра. — Всем вернуться в казармы! Гвардейцы из Двенадцатого полка нас сменят.
Весь день армия Рамелиса с упорством морского шторма билась о стены Города Истин. Снова и снова тысячи воинов в фиолетовом поднимались на стены, но гвардия и маги встречали их огнём и сталью, и людское море с шумом отходило назад, ничего не добившись. Иногда легионерам удавалось обескровить защитников, но даже эти атаки захлёбывались под ливнем стрел и пламени.
Было тихо. Огромное, в полнеба солнце цвета кровоподтёка клонилось к закату. Армия наместника отступила к лагерю, забрав с собой раненых и оставив мертвецов лежать прямо у городских стен. Сгоревшие осадные башни одиноко стояли в поле, как стволы гигантских деревьев, и белый туман клубился вокруг. Бой кончился. Город Истин оставался непокорённым — пока что. В лагере Рамелиса упрямо трубили рога, будто говоря защитникам, что всё это было только началом. Наместник может целую вечность посылать свои легионы под стены Города, пока его защитники не будут сломлены, а стены не падут.
В конце концов даже самый прочный камень уступает стали.
Рейн стоял у казарменной стены, рассеянно наблюдая, как клубы густого жирного дыма поднимаются в небо. Эзра приказал придать павших воинов огню, и сейчас погребальные костры горели оранжевым магическим пламенем. Война была смыслом жизни для Саберин, эти гвардейцы встретили смерть достойно — в бою, защищая Мать Церковь и родной город.
Рейн шевельнул затянутой в грубую ткань рукой и поморщился. Его рана оказалась не такой уж глубокой, но всё равно болела и страшно чесалась. Впрочем, невелика беда — он всё равно сможет драться правой рукой.
После штурма прошло всего два часа, а он уже ощущал страшную усталость. В казарме юноша пробыл недолго. Лекари Церкви перевязали его рану, затем он машинально опрокинул в себя миску безвкусного риса и чашку странного маслянистого чая и вышел за дверь — оставаться наедине с живыми и умирающими он больше не мог. Сколько из них завтра погибнут? Будут ли среди них те, с кем он только что говорил, играл в кости и перешучивался? Сегодняшний штурм забрал жизни девятерых, но это — лишь капля в море будущих смертей. Завтра он вместе со всеми встанет с первыми лучами солнца, отправится на стену, и всё повторится снова. Они будут сражаться и убивать, пока силы Рамелиса не иссякнут — или, что более вероятно, пока не падёт Город Истин. Появление армии наместника стало неожиданностью для Конклава, город не был готов к длительной обороне. Сейчас его стены защищает всего три тысячи “бело-золотых” гвардейцев и отряды вооружённых горожан, но их надолго не хватит. Рано или поздно враг прорвётся за стены, и тогда….
— Мне жаль, что я не могу сражаться рядом с тобой.
Рейн вздрогнул и повернул голову.
Слева от него, прислонившись к стене, стояла Сатин. В чёрном мужском костюме, стянутом на талии тонким красным поясом, и красных сапогах она казалась ему немного мрачной. Чёрные волосы доставали до плеч и выгодно оттеняли белую кожу лица, с которого прямо на него смотрели внимательные серые глаза. На миг он заметил, как в их глубине мелькнули какие-то красные огоньки, но затем всё стало как прежде — наверное, показалось.