— Эллу Высокого интересует всё. — По лицу Роскмелька пробежала ядовитая ухмылочка. — сам король разрешил Элле устанавливать налог — а кто может справиться с этим лучше меня, верного слуги короны? — Вельможа приосанился и поправил дорогой плащ.
Фиахну это, однако, не смутило.
— Убирайся. Отсюда. Вон. Иначе мой Скел проверит, так ли крепок твой череп, как о нём говорят. Кельтхайр находится под защитой жреца. Разве твой господин захочет пойти против слуги богов? Уходи подобру-поздорову. Сегодня ты явно выпил слишком много эля.
Лицо сборщика податей побледнело, затем стало красным, как переспелое яблоко. Роскмельк сплюнул, резко повернулся на каблуках и заторопился к воротам, на ходу бормоча проклятия. Вскоре раздалось лошадиное ржание, стражники торопливо открыли ворота, и тэнов прислужник в спешке покинул деревню.
— Спасибо тебе! — Рейн обнял кузнеца. — Знаешь, тебе не стоило так поступать. У тебя могут быть неприятности.
— Обо мне не беспокойся. — Фиахна пожал широкими плечами. — Этот Роскмельк всем нам уже оскомину набил. Даже к Зилачу пройти пытался, представляешь? Прервать покой жреца! Немыслимо…
Так они и шли по улице, обсуждая свежие новости, пришедшие в отдалённый Кельтхайр вместе с группой купцов. А обсудить было что. На западе тэн Элиас восстал против короля и объявил себя независимым правителем. В столице, Махе-Эмайн, тоже неспокойно: люди говорят о том, что на улицах города видели лошадь о двух головах и что король приблизил к себе какого-то колдуна в зелёных одеждах. Говоря это, Фиахна машинально поглаживал рукоятку Скела — верный знак того, что кузнец волнуется. Рейну всё казалось, что старый друг чего-то недоговаривает, но спросить юноша не решился — не стоит упорствовать, когда страх запер рот твоего собеседника на замок.
Домой вернулся Рейн уже под вечер. Его дом располагался на окраине Кельтхайра рядом с деревенской кузней, что считалось опасным — нехорошо, когда твоё жилище находится слишком близко к жару кузнечных мехов. Это был небольшой домик с бревенчатыми стенами, вымазанными речной глиной. Как и у всех остальных жителей деревни, крыша дома была покрыта свежим дёрном. Неподалёку стоял дощатый сарай, который в случае чего мог служить и амбаром — в нём хранили зерно и все необходимые инструменты. Раньше на месте сарая стоял вместительный хлев для скота, но после смерти родителей Рейна заботиться о животных стало некому, и хлев разобрали на дрова. На крыльце дома стоял одинокий стул, на котором спала серая кошка по имени Муман — любимица сестры Рейна. При виде Рейна кошка лениво приоткрыла свои ясные изумрудные глаза, глянула на него и снова погрузилась в сон, положив на вытянутые лапы косматую голову.
"Видимо, Эмер всё ещё ткёт. " — подумал Рейн. Он раздражённо вздохнул и зашёл внутрь.
В доме было довольно темно. Тесную прихожую освещала одна-единственная лучина, которая горела тусклым, неверным светом. Рейн снял сапоги, повесил лук и колчан на крюк в стене и отворил дверь в горницу — просторное и светлое помещение. Одна стена была заставлена сундуками, где хранилось самое ценное имущество. За перегородкой из досок — кухня, справа — вход в погреб. На стенах горницы висели пучки трав и кореньев, необходимых в лечении или приготовлении пищи.
В углу стояли простой деревянный стол и две скамьи. За столом сидела Эмер, старшая сестра Рейна. Она была на два года старше его и уже успела достичь брачного возраста. Высокая и стройная, она обладала дивными волосами цвета ржи и всегда заплетала их в сложную косу. Эмер считалась первой красавицей в Кельтхайре, никто не мог превзойти её в искусстве ткачества. Вот и сейчас она держала в руках простое деревянное бёрдо и ткала — шажок за шажком, ниточка за ниточкой. Рейн взглянул на узорчатое многоцветное рукоделие и устало прикрыл глаза. Сестра, верно, уже с утра только этим и занимается.
Чёрная кошка между ними пробежала с самого начала, с той поры, когда мать пятилетней Эмер — Ниам — умерла, родив первого и единственного сына. Уже в детстве брат с сестрой не могли найти общего языка. Юноша до сих пор помнил, как десятилетняя Эмер разбила узорчатый глиняный кувшин, а по возвращении отца обвинила в этом его, Рейна. И так было во всём — и в совместной работе, и в отдыхе Эмер и Рейн были друг с другом на ножах.
Всё стало ещё хуже три года назад, когда Элла Высокий набирал войско для похода на земли Форлага Хитрого. Тогда отца Рейна и Эмер Кормака забрали на войну, а через месяц стало известно, что он убит в бою каким-то наёмником… Рейн знал, что сестра в тайне винила его и в этой смерти — ведь по закону короля Лугайда забрать в солдаты можно только того человека, у которого есть хотя бы один сын… Это событие окончательно подкосило девушку, и она ещё сильнее обособилась.
После потери родителей на Рейна и Эмер неожиданно свалились все хлопоты крестьянской жизни — работа в поле, приготовление пищи, забота об урожае. Месяц назад Эмер, которой исполнилось семнадцать, внезапно забросила хозяйство и стала днями и ночами готовить приданое. Рейн знал, что она обручилась с каким-то торговцем из соседнего Брикрентона.
— Эмер, я добыл тетерева! — юноша постарался добавить в голос радости. — У нас теперь есть подарок для Дня Жертвы!
Сестра не ответила. Она смерила брата презрительным взглядом и вернулась к работе. Один взгляд небесно-голубых глаз — и снова задвигались умелые руки, сплетая нити и творя узорчатое полотно. И так каждый день… ну и пусть. Это её личный выбор. Рейн убрал охотничьи трофеи в подпол, затем ушёл в свою комнату, плотно закрыв за собой дверь. Настроение испортилось, и ему никого не хотелось видеть — даже Фиахну. Теперь юноша смог лечь на набитый соломой тюфяк и позволить себе забыться. Завтра — праздник, День Жертвы… праздник… Рейн был так измотан, что решил сегодня больше ничего не делать, тут же уснул и проспал всю ночь без сновидений.
Глава третья. День Жертвы
В фольклоре Хассарета и Шам-Иллорина Несущий Ложь представлялся как опасное существо, которое, тем не менее, могло принести пользу. Считалось, что с ним можно было договориться и заключить сделку, чтобы получить богатство и славу взамен на что-то ценное. Азарт — его главная сила и слабость. Летописцы древности отмечали, что это существо не имеет понятия о чести и стремится любой ценой обмануть своего оппонента, чтобы тот навечно стал частью его дьявольской свиты.
О внешности Несущего ведутся споры. На витражах во Дворце Истин его изображают в виде прекрасного смуглого юноши в золотых одеяниях и с колодой игральных карт в каждой руке. Один его глаз голубой, а другой — карий.
Первые лучи весеннего солнца, ещё неуверенные и слабые, пробивались через небольшое слюдяное окно Рейнова дома. Утро только-только вступило в свои права. Солнечный луч мазнул по лицу Рейна. Юноша машинально прикрыл глаза рукой. День Жертвы — сегодня… Рейн резко открыл глаза и встал с кровати, чтобы достать из-под неё тяжёлый короб с одеждой. Сегодня, в день, когда всё королевство празднует победу Истины над Ложью, каждому положено носить праздничное одеяние. Рейн надел на себя добротные домотканые штаны, чистую белую рубаху и вязаные лапти. Выходить из дома не хотелось — у него ещё достаточно времени до того, как всё начнётся.
Комната Рейна была небольшой. Слева — кровать, справа — домашний алтарь с резными идолами уладских богов — Дагды, Бернунна, Угубниу и Оллама. У двери находилось узкое окно, затянутое слюдой. Над этим окном была повешена полка, заставленная вещами Рейна. Не общими с Эмер — своими собственными. Вот зеленоватый камень, похожий на изумруд — один заезжий торговец как-то сказал, что он называется непонятным, но красивым словом "жадеит". Вот первый лук Рейна, старый, тетива уже истончилась, но за стёртую от частого использования рукоять приятно держаться. Но самым важным предметом в комнате была кабанья шкура. Широкая и длинная, она висела прямо над кроватью. С ней было связано одно из самых важных воспоминаний юноши. Этого кабана он убил на своей первой серьёзной охоте. Не такой, с которой он вернулся вчера — эта была не более чем развлечением и способом добыть к столу что-то более питательное, чем каждодневные репа, чёрный хлеб и водянистый бульон из курицы. Нет, та охота четыре года назад была особенная, церемониальная. В ней участвовали все мальчишки двенадцати лет, и слуга богов Зилач посвящал их в юноши.