— Чем больше людей, тем легче человечество раскалывается, — говорит он.
Странное ощущение, когда в толпе никто тебя не знает и никому нет дела до тебя. В Ликосе на каждом шагу сталкиваешься с теми, кто с тобой рос, с кем ты дрался, за кем ухаживал, а здесь кто-нибудь налетает на тебя в толпе и даже не думает извиняться. Не нравится мне город, одиноко тут как-то.
— Нам сюда. — Танцор показывает на низкий вход в каменной стене, над которым мерцает летящий электронный дракон.
Перед дверью высится массивный бурый страж с обонятельным имплантатом в носу. Приходится ждать, пока он обнюхает нас. Человек-гора, рядом с ним даже Танцор смотрится хиляком.
— Краска в волосах! — Страж кивает на меня. — Ржавье.
Из-за пояса у него торчит лучевик, в рукаве нож — это видно по движениям руки. На порог выходит еще один бурый, у того в карих глазах мерцают рубиновые наносхемы.
— Что с ним? Хочет пройти? — Бугай сплевывает. — Хорош пялиться, не то выну из тебя печенку да толкну на рынке.
Он думает, что я нарываюсь, но я всего лишь заинтересовался его рубинами. Чтобы успокоить, улыбаюсь и подмигиваю, как у нас принято, но он выхватывает нож. Видать, здесь и правила другие.
— Ну давай, давай! — шипит бугай. — Че, зассал?
— Нас ждет Микки, — перебивает Танцор.
Тот, что с носовыми имплантатами, замечает сухую руку Танцора.
— Не знаю я никакого Микки, убогий. — Оборачивается к другому. — А ты?
— Не-а, нет тут таких.
— Вот и славненько. — Танцор кладет руку на лучевик под полой куртки. — Раз не знаете, вам не придется объяснять Микки, почему его… щедрым друзьям не удалось с ним повидаться. — Он распахивает куртку, показывая знак на рукоятке — шлем Ареса.
— Черт! — Носатый опасливо сглатывает. Толкая друг друга, стражи поспешно открывают дверь. — П-попрошу сдать оружие.
— Обойдетесь.
Изнутри к нам кидаются еще трое, но Гармони в свою очередь распахивает куртку. К животу у нее примотана бомба, в руке мигает детонатор.
Носатый снова сглатывает и кивает:
— Проходите.
В подвальчике висит клубами табачный дым. Пульсирующие фонари едва разгоняют сумрак — почти как в шахте. Резкая музыка бьет по ушам. Между столиками, где пьют и курят посетители, высятся огромные прозрачные цилиндры, в которых танцуют женщины. Одни извиваются в воде, непристойно виляя бедрами и перепончатыми ногами-лапами в такт музыке, другие кружатся в облаках золотой и серебряной краски.
В сопровождении бурых идем к дальнему столику, который переливается, как радужная поверхность воды. За столиком развалился тощий мужчина, с ним еще несколько странных существ, к которым я с изумлением приглядываюсь. Люди. Но сделаны как-то иначе. Вылеплены иначе. Девушка, с виду не старше Эо, смотрит на меня грустными изумрудными глазами, за спиной развернуты широкие белые крылья, совсем как у орла. Она словно вышла из кошмарного сна, только лучше бы оставалась там. Остальные — в том же роде, насколько позволяют рассмотреть дым и полумрак.
У Микки-ваятеля взгляд холодный и острый, как скальпель, и кривая улыбка. Иссиня-черные волосы свесились на сторону, словно нефтяная лужа разлилась по лицу. Вокруг левого глаза татуировка, знак артистической касты — аметистовая маска в дымных завитках. Другие знаки украшают запястья. Быстрые пальцы ловко перебирают электронный кубик-головоломку с меняющимися гранями. Все двенадцать пальцев у ваятеля нечеловечески тонкие и длинные. Потрясающе! В жизни не видал фиолетовых, даже по телевизору. Их еще меньше, чем белых.
— А, Танцор! — усмехается он, не поднимая глаз от своего кубика. — Сразу услышал, как ты волочишь ногу. — Он прищуривается, вертя головоломку в руках. — А Гармони учуял от самой двери… Бомба, кстати, так себе. Захочешь настоящего искусства, обращайся к Микки, солнышко.
— Мик. — Танцор подсаживается за столик рядом с крылатыми.
Гармони морщит нос. Похоже, ей уже нехорошо от дыма. Я-то привычный, и не таким приходилось дышать.
— Гармони, любовь моя, ты еще не бросила своего калеку? Поступай ко мне, а? — продолжает ворковать черноволосый. — Хочешь пару крылышек? Когти или хвостик? А может, рога, а? Ты будешь потрясно смотреться с рогами на моих шелковых простынях.
— Вылепи себе душу, тогда и поговорим.
— Ну, если душа бывает только у алых, я пас.
— Тогда к делу.