Чуть не валится с ног от усталости, но при виде моего алого скафандра весь подбирается, отводит глаза — и первым замечает покалеченную руку. Подмигиваю ему — а он небось обосрался от счастья. Я сам, когда впервые встретил проходчика, смотрел на него как на бога.
Того проходчика уже нет в живых.
Наверху скидываем шлемы, с наслаждением вбирая в обожженные легкие свежий прохладный воздух. Просторная станция главного горизонта быстро наполняется вонью мочи и пропотевших тел. Вокруг — сталь и бетон, в стороне — магнитные рельсы, над которыми мигают предупредительные огни.
С Гаммой не смешиваемся, каждая ржаво-красная очередь отмечена своей буквой на спинах. Два алых скафандра проходчиков, еще два темно-алых — бригадиров.
Длинной вереницей шаркаем по цементному полу, заполняя вагоны под зоркими взглядами крабов из охранной роты. Потертые серые панцири крабов выглядят неряшливо под стать длинным патлам, свисающим на глаза. Такая броня держит удар простого клинка, но не ионного, а импульсное или молекулярное лезвие разрежет ее, как бумагу. Впрочем, подобное оружие мы видим только в кино. Серым не требуется выставлять силу напоказ, дубинки мирно висят на поясе, ими почти не пользуются.
«Послушание — главная добродетель».
Капитан охранников Страшила Дэн, редкостная мразь, поднимает камушек и швыряет в меня. Лицо у него загорелое, но волосы тускло-серые, как у всей касты. Глаза — будто пара льдинок среди пепла. Запястья обвивает паучий знак серых. Все крабы грубы и жестоки, но этот хуже остальных. Говорят, Страшила потерял руку на фронте в Евразии, не знаю, где это. Платить за новую никто не стал, и его взяли к нам в охрану. Дали протез старой модели, которого он стесняется. Я всякий раз нарочно бросаю взгляд на эту руку.
— Похоже, у тебя выдался интересный денек, приятель? — Голос у Страшилы гнусавый и какой-то затхлый, как воздух внутри моего скафандра. — Ты у нас теперь герой, Дэрроу? Я всегда знал, что ты смельчак.
— Это ты герой. — Киваю на протез.
— Еще и умник, да?
— Просто алый.
— Привет твоей птичке, — скалится он, сально облизываясь, — у нее есть за что подержаться… хоть и ржавенькая.
— В жизни не видал птиц, разве что на видео.
— Да что ты говоришь? — смеется Страшила и тут же хмурится, когда я отворачиваюсь. — Эй, ты куда? Думаешь, развалишься от лишнего поклона высшим? — Он подмигивает своим парням.
Я низко кланяюсь, замечая краем глаза, как кривится дядька Нэрол.
Очередь движется, оцепление остается позади. Мне ничего не стоит поклониться, но если выпадет шанс, перережу Страшиле глотку не задумываясь… Размечтался! Шансов махнуть на Венеру на ракетном корабле всяко больше.
— Эй, Даго! Даго! — окликает Лоран проходчика Гаммы. Даго — человек-легенда. Любому проходчику сто очков вперед даст. Только не мне. — Ты сколько сегодня выдал?
На белесом выдубленном лице Даго мелькает ухмылка.
— Не знаю, — лениво произносит он, затягиваясь и выпуская клуб дыма.
— Да ладно тебе!
— Мне плевать. Кому надо, посчитают.
— А мне не плевать! Сколько у него выработка за последнюю неделю? — Залезая в вагон, Лоран обводит взглядом лица, освещенные огоньками сигарет.
— Девять тысяч восемьсот двадцать один, — гордо выдает кто-то из Гаммы.
С довольной улыбкой я откидываюсь на спинку сиденья. Наши радостно галдят, одни старики хмуро помалкивают. Интересно, что Эо сможет приготовить с сахаром? Нам он никогда не доставался, разве что в карты когда выиграешь. А еще фрукты! Говорят, за лавры можно получить и их. Хотя фрукты она наверняка раздаст голодным соседским детишкам — назло Сообществу: не нужны, мол, нам ваши подачки. Набить бы сначала брюхо, а потом заниматься политикой. Но Эо просто помешана на своих идеях. А я помешан на ней.
— Все равно хрен выиграете, — ухмыляется Даго, когда вагон трогается с места. — Дэрроу хоть и щенок, но не совсем дурак, он это понимает. Правда, Дэрроу?
— Щенок или не щенок, а задницу тебе надеру! — фыркаю я.
— Ты серьезно, парень?
— Вполне, — подмигиваю я и посылаю ему воздушный поцелуй. — Лавры наши, так и знай. Обрадуй своих сестричек — теперь их черед идти к нам за сахаром.
Наши дружно гогочут, хлопая себя по ляжкам.
Даго хмуро глядит на меня, потом подносит ко рту сигарету и мощно затягивается.
— Это ты! — показывает он мне съежившийся окурок и отщелкивает в сторону.
Доехав, выгружаемся и бежим всей толпой в душ. В тесном металлическом ангаре прохладно и сыро. Пахнет так, как и должно пахнуть там, где тысячи мужчин регулярно снимают скафандры, в которых они потели и испражнялись на протяжении нескольких часов.