— Хорошо, — она вытерла глаза салфеткой. — Я совсем расклеилась, Кани.
— Я всё понимаю, нервы и прочее. Я вам сейчас лимонад принесу, а потом продолжим, идёт?
Девушка вышла из комнаты, а Мэй подумала, что она тратит на какую-то старуху слишком много времени. А ведь сегодня у Кани выходной, она пришла помочь ей в такой знаменательный день, несмотря на свои планы, которые наверняка есть у такой симпатичной девушки.
Её взгляд упал на собственные колени. Нет, если она всё-таки хочет продолжить, это никуда не годится.
Вернувшаяся Кани застала Мэй за стягиванием гольф. Опершись о трость и наклонившись сколько могла, она тянула гольф с правой ноги за носок. Левая уже была освобождена и с не привычки покрылась гусиной кожей, явив миру множество вздувшихся синих вен, проступивших на коже.
— Давайте я! — Кани подскочила к кровати, но тут Мэй победоносно выпрямилась, взмахнув снятым гольфом.
Через несколько минут лимонад был выпит, а Мэй снова стояла перед зеркалом, разглядывая своё отражение. Зелёный венок и браслеты на руках и ногах хоть и не изменили её, но явно смогли примирить с тем, как она выглядит. Да, она всё так же стара, но она сейчас выглядит как и пятьдесят лет назад, в ту ночь. И хоть её кожа и волосы изменились, это всё равно она, та, кого Джон когда-то полюбил. Да и Джон с тех пор не помолодел, но она же не перестала его любить?
В сопровождении Кани они вышли из корпуса, и медленно пошли по дорожке к соседнему зданию. До того, как выйти на улицу, они прошли через общий зал, где уже собрались остальные жильцы пансиона. Внешний вид Мэй произвёл настоящий фурор. Её знакомые и приятели удивлённо улыбались, кто-то даже захлопал, а старик Каноа подмигнул, смешно скосив при этом глаза. Это здорово её подбодрило, подарив толику уверенности в себе и своей затее.
Каждый шаг давался с трудом, но Мэй упрямо переставляла ноги, опираясь на трость. Солнце уже начало жарко припекать, в воздухе витал аромат гардений, которые обильно цвели в клумбах, разбитых вдоль дорожки. Чуть дальше ровными рядами выстроились деревья пандан. Их яркие зелёные кроны были устремлены к небу, становясь похожими на короны, среди которых виднелись крупные оранжево-красные плоды. Под ними стояли лавочки и деревянные столики для посиделок с гостями.
Мэй вздохнула, глядя на притягательную тень, которую обещали панданы, и отвернулась, устремив взгляд на корпус Джона. Уже близко, они почти добрались.
Едва оказавшись в прохладном холле, Мэй подумала, что скоро ей придётся просить Кани отвозить её сюда на инвалидном кресле.
Миновав холл они пошли по коридору в сторону общей комнаты отдыха. В воздухе витали ароматы ванили и отчаяния, мяты и печали. Но властвовали над ними химические запахи лекарств и хлорки. Ортопедические сандали Мэй, единственная сегодняшняя уступка её ногам и отступление от костюма, слабо поскрипывали по бледно-голубому линолеуму. По мере приближения к комнате становились слышны звуки включенного телевизора и тихий гул разговоров. Сердце сжалось от страха.
Мимо прошла одна из местных медсестёр, Иолани, одобрительно кивнула Мэй и показала большой палец. Они с Кани тоже молча ей кивнули и наконец вошли в комнату.
Большое помещение вмещало в себя одновременно и зону отдыха и игровую. Вдоль стен стояли мягкие диваны и кресла, в углу вещал о погоде телевизор, а по центру были расставлены столы, на которых были разложены разные игры, карточные, шахматы, и самые примитивные, детские. Восемь стариков с разными диагнозами и на разных стадиях слабоумия занимались каждый своим занятием. Кто-то бессмысленно сидел, уставившись в голубой экран, кто-то смотрел в окно, кто-то пытался играть. На появление Мэй и Кани никто не обратил внимания. Всё как обычно.
Джон... Он сидел за стоящим возле окна столом и внимательно изучал разложенную перед ним игровую карту. Очки съехали на кончик носа, взгляд сосредоточенный, словно он проверяет работы своих студентов, а не пытается понять, как довести кролика до его норы. Все такой же худой и сутулый, но уже полностью седой, с лицом испещрёным морщинами, которые проложили глубокие тропинки и дороги на смуглой, от въевшегося загара, коже. Сколько он уже не вспоминал её? Месяц, два? Когда он последний раз назвал её по имени? С чего она решила, что он узнает её именно сегодня? Мэй запаниковала.
— Кани?..
— Давайте, миссис Ларсон, вы сможете, — ободряюще сказала девушка.
— Ты правда так думаешь?
— Ну не зря же вы всё это задумали. Вперёд!
Кани осторожно её подтолкнула, направляя к столу Джона. Мэй, сердце которой начало трепыхаться как птичка, сделала шаг. Потом ещё один. Ей хотелось подойти к мужу без трости, но она поняла, что без неё просто упадёт, так её начало трясти.
Когда она вышла в центр комнаты, несколько стариков недоверчиво посмотрели на неё, но быстро потеряли интерес, вернувшись к своим нехитрым делам. Джон тоже посмотрел, но не отвернулся, как остальные.
Его взгляд скользнул по ней и замер на лице. Мэй медленно приближалась, тоже во все глаза рассматривая мужа, надеясь увидеть в нём признаки узнавания. Наконец она остановилась рядом с ним.
— Здравствуй, Джон, — тихим голосом сказала она. — Сегодня наша пятидесятая годовщина. Ты помнишь?
Он молчал.
— Этот наряд был на мне в тот день, когда мы познакомились, в день лей. Джон?
Его имя из её уст прозвучало настолько жалко и умоляюще, что Мэй не выдержала. По щекам побежали слёзы, она услышала, как за спиной всхлипнула Кани.
Джон смотрел на неё неловко и с лёгким испугом. Он поправил очки, голубые глаза за стеклами которых были большими и детскими.
— Уже пора пить лекарства? — спросил он.
— Нет, ещё не пора. — Мэй казалось, что она не сможет сделать очередной вдох. Он не помнит. Она потянулась к гирлянде, висящей на шее и осторожно сняла её. Взяв лей поудобнее, надела его на Джона, так как было правильно — чтобы часть цветов свешивалась за спину. Густой аромат плюмерии теперь окутывал их обоих. — Я люблю тебя.
Её изуродованные артритом руки бессильно упали вдоль тела. Она наклонилась, чтобы поцеловать мужа и их взгляды встретились. Дрожащие, мокрые от слёз губы ткнулись в сухие и жёсткие. Когда она отстранилась, Джон опустил голову, разглядывая лей. Мгновение спустя он снова посмотрел на Мэй, но уже другим, пытливым взглядом. Рястерянный старик отступил, на его место пришёл другой, тот, кто её знал.
— Мэй? — тихо спросил он. — Мэйлеа, это правда ты?
Он протянул руку и коснулся её лица, а Мэй заплакала ещё сильнее. Она качнулась вперёд, обхватив его шею, прижалась лицом к тёплой щеке. В голове билась только одна мысль: он её помнит! Помнит!
— Ну что ты? Что ты плачешь? Моя Мэйлеа, мой Дикий Цветок...
Слушая неловкое бормотание Джона, Мэй улыбалась сквозь слёзы. Теперь она знала, что пусть его мозг её не узнаёт, сердце его по-прежнему любит. Так же как и пятьдесят лет назад.
— Алоха, Джон, — прошептала она.