Выбрать главу

Речь эту выслушав, мать Барчин-ай стала ее утешать, наставлять — и такое слово ей сказала:

— Э, Барчин, доверься матери своей. Сердце без причин не рви на сто частей. Белый свет увидев, станешь веселей, В странствиях узнаешь много новостей. Калмык инас примут, как своих гостей. А пройдут года — в родной вернешься край, И тогда с друзьями школьными играй. Ой, дитя мое, живи — не умирай! Ты еще всего не можешь понимать, Юный ум незрел, нельзя ему внимать, Пожалей себя, не мучь родную мать! Доченька моя, утешься, ободрись, Ты отцовской мудрой воле покорись, С участью своей на время примирись, — На коня садись, мой стройный кипарис! Слушай, Барчин-гуль, что я тебе скажу: Я тебя, дитя, чем хочешь, ублажу. Как невесту, в путь-дорогу снаряжу. К счастью, может быть, нежданный наш отъезд. Разве ты одна с родных уходишь мест? Мало ль вас, красавиц, молодых невест? Почему же их тоска-печаль не ест? Посмотри на сверстниц, — шутки, песни, смех, — Что же ты одна несчастна среди всех? От всего народа нам нельзя отстать. Пожалей, дитя, свою старуху-мать, — Плакать перестань, — на иноходца сядь! Свет в моей юрте убогой не гаси. От обид и горя бог тебя спаси! Все, о чем мечтала, у меня проси. Я тебя утешу в прихоти любой. Родинку иметь ты хочешь над губой, — Щечку я тебе надрежу [8]— бог с тобой! Только не упрямься — на коня садись… Э, дитя, твои косички расплелись, Шелковой волнистой пряжей развились, — Дай-ка я твою головку причешу, У тебя, дитя, загадку я спрошу — Может быть, тебя немного рассмешу: Если бы за каждый волос брать калым, Сколько взять калыма за Барчин-аим? Беден был бы мир со всем скотом своим!. Что в твоем сердечке, твой отец не знал, Как я ни просила, — он не уступал, Снарядиться в путь, не медля, приказал. Коль откочевать решили в край иной Десять тысяч юрт — весь наш народ родной, Можно ли тебе остаться тут одной? Знай, мое дитя, — мне тоже тяжело, Только все равно придется сесть в седло! Пусть от дум твоя не сохнет голова, — Год иль два пройдут, иль даже дважды два, Ты в Конграт вернешься, только будь жива! Вещие мои да сбудутся слова! Птицей быстрокрылой ты, дитя, была, — Горе надломило легкие крыла. Резвым скакуном, тулпаром ты была, — Но копыта сбились — ты изнемогла. А теперь, дитя, благоразумной будь, Не горюй, не плачь, — пора нам ехать в путь.

Видя, что весь народ байсунский откочевывает, смирилась Барчин, отобрала себе в спутницы сорок сверстниц-прислужниц и села на скакуна. Десятитысячеюртный народ тронулся в путь.

Для задержек людям больше нет причин. Шестьдесят верблюдов-наров подают, И на них грузят приданое Барчин. Соблюдал свое величье Байсары, — И установил обычай Байсары: Он две конных пушки у себя имел — Перед откочевкой он стрелять велел.
Двинулись в дорогу люди Байсары. Высокопородны все и матер ы Первыми пошли верблюды Байсары. Меж одним верблюдом и другим — аркан, Каравану вслед шагает караван. Вьюки на горбах — паласы да ковры, Много в них атласа, бархата, парчи. Мало ли добра имеют байбачи! Только скорбь влюбленных не изгонишь прочь: Едет Барчин-ай, печалясь день и ночь. Байсары не знает, как печальна дочь, Если бы и знал, не мог бы ей помочь!..
Едут люди, едут много дней подряд. Родины утрата — горше всех утрат. Далеко остался их родной Конграт, И калмыцкий край — далеко, говорят. Истомились люди телом и душой, — Как-то примет их калмыцкий край чужой? Не на г оре ли пустились в путь большой? Нет теперь хозяев у родной земли! Сколько дней тащиться по степной пыли? Девяносто гор в пути перевали! Едет и в уныньи думает народ: «Что с Байсуном ныне?» — думает народ, «Станет он пустыней! — думает народ, — Проклят будь кривой, коварный небосвод! Должен стать пришельцем вольный скотовод. Калмык урабом не станет ли узбек? Если край отцов покинул человек, Значит, сам себе он голову отсек!..» Днем идут, а ночью — станут на ночлег, До зари поспят — и снова в путь с утра; Перевалят гору — новая гора. Э, не ведать шаху Байбури добра! Далека страна родная, далека! Истинно, печаль скитальцев велика, Доля чужака, где б ни был он, — горька! Но уж, коль судьба такая суждена, Скоро ль, наконец, калмыцкая страна?.. Едет Ай-Барчин, тоской удручена, Едет меж прислужниц-девушек она. Сорок с ней подруг, но всех милей одна, — Как с родной сестрой, она с Суксур дружна. Сердце открывает сверстнице своей, Неразлучна с ней, с наперсницей своей…
Держат баи путь с зари и до зари, На уме одно, о чем ни говори: До чего довел их жадный Байбури! Если бы не он, — шайтан его бери! — Жили б у себя в Байсуне, как тюри. А пришлось им, знатным баям и тюрям, Ехать в край чужой к неверным калмык ам, Может быть, на голод, может быть — на срам! «Мир несправедлив!» — так баи говорят, «Правит в мире кривда!» — баи говорят… Держат баи путь под солнцем, под луной Пыльною, ковыльной целиной степной, Снится им цветущий край, Конграт родной, Плещет Коккамыш озерною волной. Долгим тем путем так думают они: «Коль идем — дойдем!» — так думают они. С криками «курхайт!», снуя туда-сюда, Гонят чабаны несчетные стада. «Э, с таким скотом», — так думают они, «Мы не пропадем!» — так думают они, По чужой земле кочуя долго так, Чтоб иной джигит, как баба, не размяк, Иногда устроят по пути улак. Переходят баи горы Алатаг. От одной горы и до другой горы, Переваливая перевалы так, Десять тысяч юрт кочуют с Байсары. Носит он джигу на голове не зря: В племени своем он господин, тюря! Сколько на горах весной тюльпанов есть! Сколько у него овец, баранов есть! Ни его верблюдов, ни коней не счесть. На калмыцких землях он решил осесть, — Путь туда — не месяц и не два, а шесть! Братом оскорбленный, странником он стал, Пред лицом насилья чести он не сдал. Сделать дочь снохою брата не желал, — Из Байсун-Конграта он откочевал. Он себе две медных пушки приобрел, — Парная упряжка, кожаный чехол! Любит он свое величье объявлять И завел обычай — по пути стрелять. Перешли они все девяносто гор, — Вновь необозримый впереди простор. Кочевать придется до каких же пор! Где же он живет, язычник тот, калмык? Он каков на вид, каков его язык? Чем он промышляет, как он жить привык?.
вернуться

8

Речь идет об искусственной родинке — «холь», делая которую, надрезают или накалывают кожу в нужном месте, чтобы пустить под нее краску.