Выбрать главу
Гонят чабаны отары их овец. Где скоту начало, где ему конец? Нет числа скоту, да славится творец! Слышат баи крики, видят — суета; Зашумел народ, как видно, не спроста: Скот уже вступил в калмыцкие места! Степь лежит пред ними — зелень, красота! Э, свежа трава калмыцкая, густа! А степи калмыцкой имя — Чилбир-чоль. Вот он, наконец, пред ними Чилбир-чоль!.. Нет и нет конца потоку байских стад. В Чилбир-чоль вступили первые стада, Задним — путь еще шесть месяцев сюда, — Задние отары топчут Коккамыш! Э, таким скотом Байсун не посрамишь! Шаху калмык ов подушную платить — В том для Байсары большого нет вреда, — Брату своему платить с юрты — беда! Хватит им скота на многие года… Держат баи путь, свой направляя скот. Затмевает пыль высокий небосвод. «Путь мы завершаем», — баи говорят, По чужой земле ступая, говорят: «Что судьба нам даст? — вздыхая, говорят. — Калмыки, быть может, зла не сотворят, Но вернемся ль мы когда-нибудь в Конграт?..» Барчин-гуль тоской-печалью налита, Стала, как осенний лист, она желта. Не сбылось ее желание-мечта, Выпало ей горе в юные лета! Суженый ее, Хаким ее — далек! Плачет Ай-Барчин, а людям — невдомек… Едет весь народ байсунский кочевой Дальнею дорогой полугодовой, На чужбину едет, край покинув свой, Едет по зеленым землям калмык ов, Корм скоту в пути — подножный, даровой, Лакомится скот диковинной травой. Встретится калмык — качает головой, Встретится другой — глядит, как сам не свой, А в себя придет — поднимет плач и вой! Ой, не травы это, это — злак живой! — Баям труд неведом хлебный, полевой, — Хлебные посевы спутали с травой! Вот, что с ними сделал небосвод кривой! Край в пятнадцать дней пути — опустошен. На земле калмыцкой — горький плач и стон: Тамошний народ на голод обречен, Смотрит на пришельцев, горем поражен. Чем кормить ему своих детей и жен? Видя, как потоки байских стад текут, Из своей страны иные прочь бегут. «Кто этот народ?» — калм ыки говорят. «С виду — благороднолики», — говорят. «Но от них ущерб великий!» — говорят. «Что наш плач и крики?» — говорят они. «Знать дадим владыке», — говорят они. «Ой, мы горемыки!» — говорят они. Даже не слыхали про Конграт они…

Так, в пути целых шесть месяцев пробыв, перевалив через девяносто гор, перегнали откочевавшие байсунцы в страну калмык ов скот, привели караваны свои. Некоторые баи впереди скота ехали — дорогу указывали. Прибыв на место, в землю калмыцкую, в государство Тайча-хана, [9]в Чилбирские степи, баи-скотоводы, землепашества не знавшие, всходов хлебных никогда не видевшие, посчитали их по невежеству своему за кормовую траву, — пустили на посевы свой несметный скот. Потравили, потоптали они калмыцкие хлеба, беду стране причинили, сами о том не ведая! Остановились баи в той степи Чилбир-чоль, на берегах озера Айна-коль разбили кочевье свое. А скот байсунский все идет и идет непрерывным черно-черным потоком, прах в небо взметая, движется, как несметная саранча — уничтожает хлебные посевы. Передние стада байские давно уже на берегах калмыцкого озера Айна-коль пасутся, а задние еще только выходят из далекой земли конгратской!..

Ну, и пусть они себе идут спокойно, пусть баи стоят себе в степи Чилбир, на озере Айна-коль, пасут и поят прибывающие свои стада, юрты ставят, в порядок себя приводят, а вы послушайте о том, что дальше было, о калмыцкой стране послушайте.

Увидав, что пришлые баи посевы их погубили, побежали калмыки к шаху своему — Тайча-хану. Пришел к нему один из потерпевших аксакалов-арбобов и говорит:

— С жалобой пришел я, повелитель-шах! Сердцем своему рабу внемлите, шах! Был я свеж лицом, как яблоко — румян, Весь я высох, сморщен от забот, мой хан! Сгорбила беда мой крепкий стройный стан: Прибыл к нам народ из чужедальних стран, Им язык какой-то непонятный дан. То ли их страна зовется Туркестан, То ль Байсун-Конграт. А вера их — Коран… Как же вы о них не ведаете, шах?!
Видно, перед богом много я грешил: Небосвод меня ударом оглушил, Страх нагнав, меня он разума лишил. Сесть на наши земли тот народ решил! Счесть их скот — нехватит времени и сил! Весть такую к вам я принести спешил. Скот их все посевы наши потоптал! Сокол был, но крылья быстрые сломал; Был тулпар, копыта сбил и захромал; Были сыты мы, — ты подати взимал… Можно ли терпеть, чтоб столь великий шах Ничего в делах своих не понимал! Подати с чего тебе теперь платить? Смертный голод нас не минет посетить. Чайрикеры все решили уходить. Что мы будем делать, семьи чем кормить?.. Пришлый тот народ богат и родовит, Женщины у них — красавицы на вид. Подле Айна-коля табор их стоит, Их скотом Чилбир, как саранчой, покрыт. Ничего не знает столь великий шах!.. Тем скотом потравлен дочиста посев. Пришлый тот народ, на наши земли сев, Съест и нас самих, всю нашу пищу съев! Разорен калмык, велик народный гнев. Ничего не знает столь великий шах!.. Вопли, плач народа у меня в ушах, От такой беды я высох и зачах. Если всходы все потравлены в полях, Сам уразумей, какой в дехканстве страх! К осени не будет ни зерна в шатрах, Перережем скот на первых же порах, Всех пожрем собак, мышей и черепах: Мы не на подножных ведь живем кормах, Мы не на твоих питаемся пирах! Государство наше разорится в прах, Перемрут, гляди, твои калм ыки, шах! Стон стоит в стране, смятение в умах. Хоть о том подумай при таких делах, Как страну теперь удержишь в удилах? Ведь стряслось такое бедствие в полях! Я не об одних толкую бедняках, — И арбобам всем и аксакалам — страх. Восседаешь ты на дорогих коврах, Редкие ты носишь перстни на руках, Весь в парче узорной, в бархате, в шелках, — Но подумай сам, как столь великий шах Ничего не знает о своих делах! Голову иметь ведь надо на плечах!..
вернуться

9

Калмыцкие удельные князья носили титул «тайчжи», а царевичи из правящего рода Чингис-хана именовались «хунтайчжи». Собственное имя калмыцкого хана в «Алпамыше» — Тайча-хан — является отражением этого феодального титула.