Стали тут друзья прощаться — здоровья-благополучия друг другу желать, — говорит Алпамыш Кайкубату еще такое слово на прощанье:
— Осень иссушить цветы да не спешит,
Разума тебя господь да не лишит!
Слово мое — просьбу, друг мой, не забудь:
Я тебя прошу — отправься как-нибудь
К Байсары, к упрямцу-дяде моему,
Мой совет-наказ ты передай ему:
Что ж он, непутевый, думает себе,
К племени-родне не едет почему?
Силой иль обманом — разуму-уму
Старика наставь, — и выехать заставь…
На пути далеком есть Байсун-страна,
Всех земель на свете мне милей она.
Родину мою, родню мою опять
Только вспомнил, — сколько слез я лью опять!
В этот край родной направлю я коня.
Друг мой, Кайкубат, не забывай меня!
На прощанье руку дай свою опять!..
Кайкубат в ответ Алпамышу такое слово сказал на прощанье:
— Наказанья неба цветникам не знать!
О твоем отъезде калмык
ам не знать!
Ночью выезжай, чтобы врагам не знать.
Если калмык
иузнают — горе мне!
Амальдары все изменят вскоре мне, —
Что убьют меня — уверен я вполне.
Боевой твой реет над тобой стяжок,
Хваткой ястреба владеет мой дружок,
Силою тигриной друг мой наделен,
Смелым сердцем барса обладает он.
Светоч мой угас — ты вновь его возжег.
Будь здоров, твой путь благополучен будь.
Дальним переездом не измучен будь:
Свой народ, страну свою благоустрой:
Дружбу Кайкубата вспоминай порой:
Славься — возвеличься, мой батыр-герой!..
Так они простились темным вечерком.
Бедный Кайкубат побрел к себе тайком.
Алпамыш-батыр, на родину влеком,
Скачет ни одним не встречен калмык
ом.
Думают враги — он в яме, Алпамыш, —
Дальними летит путями Алпамыш…
Песнь четвертая
Так и воцарился Кайкубат — стал управлять калмыцкой страной. Старшины калмыцкие не раз совет держали, — опасались, что Алпамыш из темницы ушел. А проверить нельзя: без разрешения шаха никто не имеет права в зиндан спускаться. Мало-помалу и старшины притихли.
Алпамыш тем временем на родину возвращался.
Мысли его в дороге такие были:
— Хорошо в горах, когда тумана нет,
Хорошо в пути, где каравана нет.
Хорошо в садах, когда хозяев нет, —
Без народа — власти у султана нет!..
Если я народ свой потерял, то кем
Управлять я буду? Царствовать зачем?
Еду я, грустя, далекой стороной —
По пескам безводным, по глуши степной.
Розы отойдут — печален гулистан,
В городе упадок — падает султан.
Был богатым — счета не было друзьям,
Обеднел — родне ближайшей нежелан.
В племени своем — в народе был я хан,
Времени худому я попал в капкан…
Не в тумане ль Аскар-гора?
Правильным ли еду путем?
Стар отец мой и мать стара,
Ничего не знаю о них.
Ты, конгратское племя, где?
То счастливое время где?
Что с друзьями моими там?
Что с Барчин любимою там?..
Ехал он, шункар, тосковал,
Эти он слова напевал.
Громыхал на кручах обвал,
Байчибар горами скакал,
Камни раздробляя в песок,
Искры из камней высекал.
Скачет одинокий седок, —
Скажешь — сотни конников скок,
Буйный, многошумный улак!..
Вот уже пред ним Алатаг.
На гору поднявшись, на горе он стал,
Поглядел — родную местность увидал,
Там его народ байсунский летовал.
Увидал своих — душой затосковал,
Ожерелья слез горячих проливал.
Как живет родное племя без нею?
Положение в Конграте каково?
И спросил бы он, да спросишь у кого?
Человека близко нет ни одного!..
На коне он шагом едет, огорчась.
А со стороны Конграта в этот час
Караван большой как раз прикочевал,
Здесь, поклажу сбросив, делает привал.
Караванщиков решил спросить Хаким, —
Поворачивает Байчибара к ним.
Сколько слов припас он, поспешая к ним,
Как разволновался, подъезжая к ним!
Караванщики, утомленные с пути, только-только животных развьючили, только-только дали отдых ногам, — кто совсем растянувшись, кто — полулежа. Подъехал к ним Алпамыш и такое слово сказал:
— Кто скорбит, привержен думам и мечтам.
Караванщикам — бродить по городам.
Храброму — майдан во славу, а не в страх.
С беками гулял я часто на пирах.
В сердце мне страданья острый шип воткнут.
Чьи верблюды это, верблюжата чьи?
В Астрахань — обратно за семь дней дойдут,
Десятибатманный груз легко несут.
Чьи верблюды это, верблюжата чьи?
От себя ль они, к себе ль они бредут?
Я судьбой гонимый, очутился тут…
Пастухом зовется, кто пасет стада.
Пастухи, откуда путь ваш и куда?
Это чьи верблюды, верблюжата чьи?
Караванщики, Алпамыша выслушав, так ему ответили:
— По равнине путь держать старайся свой.
Кровь бежит ручьем из раны копьевой
Кто направо, кто — налево повернет,—
Мы идем своей дорогой кочевой.
По какому делу спрашиваешь нас?..
Те, кто караваны водят, — не спешат.
Бархат и парча у нас в тюках лежат.
Привязали мы к верблюдам верблюжат…
По какому делу спрашиваешь нас?
Мы тут прилегли, желая отдохнуть.
Каждому назначен путь какой-нибудь.
Надо думать — знаешь ты и сам свой путь.
Пляшет под тобой арабский твой тулпар, —
Не пора ль тебе поводья натянуть?
Алпамыш тогда еще одно слово сказал караванщикам:
— Где помощник сметлив — мудр судья всегда.
Если конь — калека, всаднику беда.
Ни ущерба нет от спроса, ни стыда.
Гоните вы чьих верблюдов и куда?
Если знать хотите, правду вам скажу:
Странник я, на месте долго не сижу,
По краям-народам разным я брожу.
Болтунов-задир чванливых не люблю, —
Им без разговоров головы рублю.
Видите — булат на кушаке ношу.
Это чьи верблюды, мне сказать прошу!..
Слова эти услыхав, караванщики между собой перемигнулись:
— Стоит ли нам спор начинать с таким джигитом? Не лучше ли дать ему прямой ответ и отделаться от него?
Так рассудив, сказали они:
— Мозг земли наружу лезет под дождем.
Караван с трудом плетется на подъем…
Девушка о милом думает своем.
Да стоит — не рухнет у героя дом!
Жив скорбящий раб несбыточной мечтой.
Знай: мы ултанбеков караван ведем, —
Ултанбеком был такой приказ нам дан.
Он — не караванщик, не простой чабан, —
Всеконгратским шахом сделался Ултан!