Выбрать главу

«Вот как с ребенком поступают злодеи!» — подумал Алпамыш. Не стало его терпения и, к подъехавшим обращаясь, так он сказал:

— И у него ведь когда-то отец был, а теперь — сиротою остался он. Можно ли сироту избивать?! Оставьте его, — поезжайте на байгу — веселиться продолжайте! — Схватил он одного из джигитов за кисть руки, — подумал тот: «Э, да ведь это — настоящий батыр!» Косточки затрещали в руке у него, слезами глаза налились, попытался он вырвать кисть свою — не удавалось. А Култаю-Алпамышу мысль пришла: «Лучше пусть настоящей силы моей не узнают они!» Отпустил он руки всадника, подарил ему и товарищу его двух козлов, на козлодрании добытых, — сели джигиты на коней — уехали, друг другу сказав: «Человек человека, оказывается, сколько ни знал бы, все-таки не знает: кто думал, что Култай силой такой обладает!»

А Ядгар мнимому деду Култаю так сказал:

— Милый дед, позволь-ка слово мне сказать: Вижу я, ты хочешь смерти избежать. Но нельзя ль, однако, правду мне узнать? Ты меня от двух насильников отбил. Если бы Култаем истинным ты был, Где б такую силу ты, старик, добыл? Ты ж ему все пальцы чуть не раздробил! Не родной ли ты отец мой, Алпамыш? Если так, — напрасно ты со мной хитришь!

Мнимый дед Култай-Алпамыш, так ему ответил:

— Словно нитка бус жемчужных порвалась, При тебе роняю слезы я из глаз. Кровь моя в груди от боли запеклась. Я тебя, ягненок дорогой мой, спас, Но смогу ль спасти в другой недобрый час? Что поделать! — скорбь — один удел для нас! Ты меня отцом не называй, Ядгар, — Молод твой отец, а я, как видишь, стар. Бедный твой отец в зиндане у врагов. Если б он из вражьих вырвался оков, Неужели б он не выручил тебя? Алпамыш-батыр, отец твой, не таков! Если б только он из плена убежал, Кто б ему к тебе примчаться помешал? Как бы он тебя к своей груди прижал, Как бы он тебя, лаская, утешал! Сына дорогого всей душой любя, Если бы вернулся он из дальних стран, Разве на руках не внес бы он тебя В тойхану, где справить свадьбу с Барчин-ай Хочет пёс-Ултан, бесчестный негодяй? Если б твой отец явиться мог, то — знай — Головы б лишился на пиру Ултан. Но в земле калмыцкой, заточен в зиндан, Он скончался в муках, Алпамыш-султан!

Такие слова услыхав, подумал Ядгар: «Оказывается, я тоже деда-Култая не знаю. Оказывается, наделен силой чудесной он! Надо мне с ним в укромном месте поговорить. Ни за что мать свою не отдам Ултану! Не стану дожидаться я прихода отца, — сам накажу негодяя!» И так сказал Ядгар:

— Дедушка, давай в сторонку повернем, — По душам с тобой пошепчемся вдвоем: Как бы не узнал собака-Ултантаз, Что тут говорилось тайно промеж нас. От руки Ултана пусть погибну сам, — Мать свою, Барчин, паршивцу не отдам! Как в лицо народу мне смотреть потом, Если на себя приму подобный срам! Мать мою насильно хочет взять дурак! Сколько сватов шлет, суля ей много благ, — Мать моя согласья не дает никак. Дедушка, что сделать, чтоб расстроить брак?..

Култай-Алпамыш так Ядгару ответил:

— Что Ултан — насильник, знает весь народ, Но для тяжбы с ним кто силы наберет? Ты, дитя мое, прими и то в расчет: Кто правитель — тот и заслужил почет. Хоть Ултан — разбойник, все ж он — мухурдар, С этим примириться следует, Ядгар. Ты уже подрос — и должен понимать: Для спасенья жизни в брак вступает мать. Ты сними с души забот и горя кладь, Мать отдав Ултану, дело с ним уладь. Стал теперь Ултан грознее, чем дракон: Если весь Конграт паршивцем угнетен, Если перед ним трепещет весь Байсун, Покорись и ты насильнику, мой сын. На него обманом напусти туман, Заслужи его доверье, Ядгарджан, — Будешь вместе с ним Байсуном управлять. Этим наставленьем сердце укрепи, — Мать свою Ултану в жены уступи…

Ответил на это Ядгар таким словом:

— Скорбный раб, кому открыться я могу? Пред своим народом в тяжком я долгу. Прежде, чем отдам родную мать врагу, От его руки готов я умереть. Совесть, милый дед, и честь я сберегу: Негодяй в Ядгаре не найдет слугу, — Брачный этот пир испортить побегу!..

Такое слово от Ядгара услыхав, воскликнул мнимый Култай: — Молодец, сын мой! От честной матери рожденный, таким и оставайся всегда. Я тоже, от стада придя, отправлюсь-ка на пир этого сына потаскухи, — насколько смогу, праздник его расстрою… Ты, хотя еще малое дитя, а я — седовласый старец, но, как говорится, — из двух половин получается один. Такая в народе поговорка есть…

Такого теплого слова ни от кого никогда не слыхал Ядгар. Этим словом его мнимый дед Култай обласкал. Сердце в сироте взыграло, — не хочет он со стариком разлучаться.

Говорит ему Култай-Алпамыш:

— Если мы вместе с поля придем, скажут они: «Что между малым и старым? Наверно, сговор какой-то у Ядгара с Култаем». Врозь должны мы прийти: ты — со стороны улака, я — со стороны тойханы. Путь одинаковый — явимся в одно время с двух сторон; по данному тобою знаку, я затею ссору…

Теперь послушайте о приходе Култая-Алпамыша в пиршественный дом:

Вкус его речей отведай стар и мал! Голосом своим весь мир он всколебал, Он идет, дубинку-посох волочит, — У ворот Конграта на колени пал. Через те ворота в город он идет — Знатный и простой он видит свой народ, И родную мать, кормилицу свою, Сам неузнанный, он сразу узнает.

Чистя требуху и головы зарезанных для пира баранов, сидела его мать на краю арыка. Не выдавая себя, подошел к ней Култай-Алпамыш, — говорит:

— Гай, как поживаете, тетушка Кунтугмыша? Живу я в степи при стадах, о вас не слыша…

Посмотрела на него мать-старуха, смотрит — пастуха Култая облик, слушает — Алпамыша голос: И такие она слова ему сказала:

— «Гай» ты произнес — и сердце взвеселил, — Все мои больные кости исцелил: Голос Алпамыша слух мой уловил… За Култая ты не выдавай себя! Слабые мои глаза опять сильны, Внутренности все мои раскалены, Высохшие груди молока полны, Слезы счастья мне на старости даны. Были мы с тобой семь лет разлучены, — Мне ни солнца свет, ни ясный свет луны Без тебя ни разу не были видны; Улыбнуться мне ни разу не пришлось; Ворот мой от слез давно промок насквозь… За Култая ты не выдавай себя! Я терпела здесь и горе, и позор, Но жила святой надеждой до сих пор. Не бросай же тело матери в костер! Поспеши к Барчин — утешь супруги взор… За Култая ты не выдавай себя!

Услышав слова матери своей, сказал ей Алпамыш:

— В своем ли вы уме, янга-джан! Не во тьме я говорю с вами, а среди бела дня, — видите сами, что я — Култай. Если б Алпамыш вернулся, он бы как Алпамыш и пришел. Зачем ему Култаем приходить, мать свою вводить в смущение?..