Когда Макс ушел, фрау Хартманн посетовала, что Макс даже в выходной совсем не отдыхает.
— Он был здесь на ленче, потом вернулся в Зеефельд, а теперь быстро уехал по своим делам, чтобы вечером успеть отвезти вас в ваш пансион.
— Я не знала, что он приезжал лишь для того, чтобы отвезти нас на машине, — воскликнула Эми. — Мы вполне могли бы добраться поездом.
Герр Хартманн улыбнулся.
— О нет, Макс не допустил бы этого.
— Макс приезжал поговорить со мной по одному важному делу, — объяснила Софи. — Ева, где ты? Пойдем со мной в мою комнату. Пусть они здесь побеседуют одни, хорошо?
— Мы позовем вас пить чай, — сказала ее мать.
Среди знакомой обстановки дома физический недостаток Софи был совсем незаметен. Она точно знала, где находится каждый предмет и как лучше его обойти. Она очень уверенно поднялась по лестнице.
В комнате Софи не было ничего лишнего, не было безделушек, которыми девушки любят окружать себя, и Ивлин остро почувствовала, как многого лишена Софи. Простой деревянный пол, небольшой ковер, надежно прикрепленный к полу, гладкие стены, ни картин, ни книг, ни зеркала. На столике у кровати рядом с колокольчиком — радиоприемник. Единственным украшением комнаты было распятие на стене, перед которым стояла скамеечка. Под ним на полке стояли свечи в резных подсвечниках, а между ними темноволосая девушка ставила в вазочку первые, едва расцветшие розы. В этой домашней молельне не было ничего необычного, но Ивлин сразу же невольно подумала, что Софи, наверное, очень религиозна.
— Gruss Gott, Fräulein, — робко сказала темноволосая девушка.
— Это Аннелиза, моя преданная помощница, — представила девушку Софи.
Аннелиза поставила розы, сделала книксен и удалилась.
— Она выходит замуж и покидает меня, — со вздохом сказала Софи. — Мне будет ее очень не хватать.
Открытые окна комнаты выходили на балкон, и через них яркие солнечные лучи беспрепятственно проникали в комнату. Софи подставила лицо солнцу.
— Это самая светлая комната в доме, — сказала она. — Вид отсюда, как мне говорили, очень красив, но я не вижу его… пока, зато я чувствую солнце. Тебе нравится моя комната?
Ивлин вежливо сказала, что комната просто очаровательна.
— Садись куда-нибудь, — предложила Софи. — Здесь есть удобное кресло.
Кресло стояло у окна, и когда Ивлин села, Софи стала взволнованно ходить по комнате взад и вперед.
— Ты знаешь, что на следующей неделе я ложусь в больницу? — спросила она. — Этот доктор, он очень опытный, очень известный. Я была у него недавно, и он сказал моему отцу, что сможет вернуть мне зрение.
— Замечательно.
Лицо Софи приобрело задумчивое выражение.
— Все так говорят, но это так странно…
— Неужели ты колеблешься?
— Макс говорил, что я непременно должна сделать операцию, я и сама хочу стать нормальным человеком, чтобы сбылось мое самое заветное желание. Макс говорит, что как раз это совершенно неважно, но он заблуждается. Я не хочу, чтобы меня принимали из жалости.
Ход мыслей Софи иногда было трудно понять, но одно Ивлин было ясно: у девушки есть гордость и она боится, что любовь к ней Макса не более чем жалость. В этом Ивлин легко могла разубедить ее, ведь она видела выражение лица Макса, когда он смотрел на Софи.
— Я уверена, что Макс любит тебя такой, как ты есть.
Софи нежно улыбнулась.
— Ах, милый Макс! Я знаю его всю свою жизнь и во всем на него полагаюсь, иногда даже слишком, но что бы ни случилось, я знаю, что он меня не подведет. — Девушка вздохнула. — Мне так хочется, чтобы он был счастлив.
— Так и будет, если… — Ивлин замялась. Она хотела сказать «если зрение вернется к тебе», но этого могло и не произойти. Она искренне надеялась на успех операции, ведь от этого зависело счастье Макса, но ее беспокоила слепая вера Софи в Макса, хотя она и не собиралась разрушать ее. Собственный опыт заставлял Ивлин сомневаться в нем. Несмотря на всю любовь Макса к Софи, сможет ли он остаться верен ей?
Софи подошла к Ивлин и тронула ее за плечо.
— Можно мне прикоснуться к твоему лицу? — робко спросила она. — Только так я могу понять, как выглядит человек.
— Пожалуйста, я не против, — мягко ответила Ивлин.
Легко, как бабочка, нежная рука девушки заскользила по лицу Ивлин, задерживаясь на каждой его черточке.
— Хорошее лицо, — сказала она. — Макс говорил мне, что ты пережила большую боль и утрату. Он слушал твою игру в Лондоне. Он рассказывал, какой ты была красивой.
— Думаю, он сказал так под впечатлением от моей игры, — сдержанно произнесла Ивлин.