— Те самые цветы, которые мы видели на почте на плакате с надписью «Не рвать!»
— Да, именно эти.
— А ты их рвала?
— Да… в наше время их было много. Но теперь их надо охранять… Ладно, слушайте-ка лучше и не перебивайте!
Вот мы пришли. Черные телки мирно щиплют душистую травку; на скале рядом с подпаском сидит наш Гилер, задумчивый такой. Ваш дядя Рене-Пьер достает из рюкзака бутылку фандана[7]…
— Ну что, Гилер, говорят, ты его видел?
Гилер мотает тяжелой башкой и улыбается своей странной печальной улыбкой:
— Тебе-то я скажу (только не проболтайся!): ничего я не видел.
— Не видел?
— Нет.
— А чего ж говорил, что видел?
— Захотелось сходить в деревню… А когда все эти господа из жандармерии пришли и стали меня расспрашивать, я, вот веришь, думаю — влип!
— Охотно верю. Ха, ха!
— Главное, знаешь, что обидно — мне ведь запретили держать здесь ружье.
— Ничего себе!
— Да, они его забрали. Да мне-то плевать: если Чудовище сюда заявится, я и так его убью. Вот так.
И своими ручищами — широкими, поросшими рыжим волосом — изобразил, как он схватит Зверя за горло и задушит.
Всего и делов.
— Это он его убил? — спрашивает Блез.
— Нет.
— А кто?
— Подожди, узнаешь. Чем дальше, тем больше было толков о Чудовище. Где его только не видели, и во сне оно всем снилось, его увековечивали в рисунках, в карикатурах, в статьях, в песнях. У него были приверженцы, были противники; одни в него верили, другие не верили. Газеты строили теории, выдвигали гипотезы по поводу Чудовища. Гепард, ягуар, леопард? Что он предпочитает: белых овец, черных овец, телят, коров, свиней, птицу?
Находили его помет. Снова и снова обнаруживали его следы. На грязи, на песке, на снегу и даже на коровьих лепешках. Я, мои милые, была не умнее прочих: как-то раз подобрала клочок шерсти Чудовища, во всяком случае, я думала, что это его.
— Его шерсть?
— Да, однажды в лесу я увидела на нижней ветке ели зацепившиеся за иголки шерстинки, наполовину рыжие, наполовину черные.
— Мам, да это была Гилерова шерсть!
— И вот мы опять пустились строить бесконечные теории: есть хищники, которые любят спать на деревьях, и т. д.
И все из-за шерстинок какой-то телки, которая почесалась о ветку!
Был еще случай, но это уже позже, когда мы вернулись в долину. Свежая новость: наш сосед радостно демонстрирует нам срисованный тушью на хорошую бумагу след Чудовища, обнаруженный на снегу около Роны[8]. Почти точная копия тех, что удалось сфотографировать вашему дяде. Мы онемели от восхищения. Этот документ в полиции подшили к делу. Я, со своей стороны, позволила себе с величайшим благоговением снять кальку с этого достопримечательного следа.
И знаете, дети мои, что это оказалось?
— Что?
— Отпечаток коровьего копыта.
Но, не считая всякой такой ерунды, подлинной или фальшивой, которой можно было собрать сколько угодно — было б воображение, — никаких зацепок хищник не давал. Ему все было нипочем, он всех дурил и продолжал бесчинствовать.
Заявился тут в Сион в одно прекрасное утро тенор из Америки и, раскатывая «Р», сказал так:
— Господин Главный Жандарррм, я мог бы прри помощи моего пррекрррасного голоса укррротить Зверрря.
— Что вы могли бы?
— Очаррровать его.
— Можно попробовать, — сказал Главный Жандарм.
И тенора препроводили в саму глушь леса Фанж.
Пел он, пел, выводил всякие трррели, и рррулады, и арррии РРРиголетто, а результата никакого. Разве что птиц научил нескольким новым мотивам. Тогда Главный Жандарм подумал и нашел другое решение. Он поставил под ружье целую армию неглавных жандармов, чтоб они день и ночь ходили дозором по горам. В этой армии так силен был дух порядка и дисциплины, что в час отбоя, где бы они ни находились, предводитель смотрел на часы:
— Восемнадцать ноль-ноль!
И неглавные жандармы, расстегнув ворот мундиров и перекинув ружья дулом вниз, спускались с гор и назад не оглядывались. И в восемнадцать ноль-три Чудовище преспокойно проходило по той же тропе.
Еще эта армия строго соблюдала субординацию.
Однажды, когда Главный Жандарм собственной персоной возглавлял патруль, один из неглавных жандармов вдруг встал по стойке «смирно» и доложил: