Орал и бранился Киан больше обычного, пытаясь восстановить в глазах односельчан пошатнувшийся авторитет, а замечая, что его не больно-то слушают, распалялся еще больше. Двор наполнился суматошным людским движением: кто-то бросился помогать поднимать Беона, кто-то пошел успокоить бившуюся в стойле лошадь, кто-то бочком протискивался к калитке. Другие сбивались в кучки – соседи, приятели – и обсуждали случившееся, бросая настороженные взгляды то на Джибанда, то на улицу, где исчез «князь». Только Джибанд по-прежнему оставался недвижим, глазея по сторонам с выражением робкого любопытства.
– Деян!!! Да очнись ты уже!
– Что?!..
Деян едва не свалился с колоды, почувствовав, как кто-то тронул его за плечо, и непременно свалился бы – если б девушка его не удержала. Он не заметил ни как она появилась во дворе, ни как она подошла.
– Эльма! Когда ты вернулась?
– Я уже битый час пытаюсь тебя дозваться, глухарь, – проворчала девушка. – Хоть ты можешь мне объяснить, что здесь происходит? Кто эти двое? Я заметила столпотворение, когда возвращалась из леса, ну и подошла послушать. Этот новоявленный князь как раз заканчивал выпытывать у вас про развалины... Деян! Почему ты на меня так смотришь? На тебе лица нет... или это у меня что-то с лицом?
Она, смущенная таким предположением, подалась назад, быстро провела ладонью ото лба до подбородка, откинула приставшую к щеке прядь.
Деян – уже который раз за сегодня – не мог произнести ни слова. Его бросало то в жар, то в холод. Пока Голем был рядом, он думал только о том, чтобы самому ненароком себя не выдать, и со страху забыл обо всем на свете.
Эльма. Дочери и жена Петера, старуха – все они жили сейчас с ним под одной крышей и слышали, какие он сказывал сказочки про «волшебную» скалу, а значит, находились в опасности ненамного меньшей, чем он.
Всем без исключения в Орыжи было известно, что он худо-бедно знает грамоту и пробовал читать вместе с Терошем Хадемом уцелевшие записи из Орыжского святилища, а значит, может знать больше других. Чудом было уже то, что никто до сих пор не указал на него пальцем; благодарить за то стоило лишь Господа и, пожалуй, свою несчастливую судьбу: просто-напросто увечный Химжич-младший был человеком слишком незначительным, чтобы о нем вспоминать.
Еще был Терош Хадем, который вряд ли знал, но мог знать больше других – не о развалинах у Сердце-горы, но о Старожском князе Рибене Ригиче, – однако чародей, по счастью, ушел в противоположную от дороги к Волковке сторону. Священник находился далеко, и пока за него можно было не беспокоиться.
– Не молчи, у меня от твоего молчания мороз по коже. Да что с тобой такое, Деян? Нездоровится? – Эльма наклонилась к нему, с тревогой заглядывая в глаза. – Господь всемогущий! Совсем худо, да? Что ж за день сегодня такой... – пробормотала она разом севшим голосом и, крепко стиснув его плечо, обернулась ко двору с очевидным намерением позвать кого-нибудь на помощь.
– Не надо, – выдавил из себя Деян. От ее по-будничному многословного беспокойства внутри все переворачивалось, но «помощи» – которая с его удачей могла последовать не иначе как от Джибанда – допустить было нельзя, и страх, умножившись, придал ему сил. – Со мной все в порядке, Эл.
– В порядке?! Да ты сейчас в обморок свалишься, друг.
Тревога в ее голосе смешалась с досадой на явную ложь.
– Не дождешься. – Он попытался улыбнуться. – Послушай меня. Ни о чем не спрашивай сейчас, прошу. Просто сделай, как я скажу. Найди Малуху с девочками, иди с ними домой и никуда не выходи, никого не впускайте. Если этот тип, Голем, явится, – спровадь его как-нибудь, скажи, что зараза в доме, что угодно.
Эльма нахмурилась. «Ты не в себе», – читалось на ее лице. Деян украдкой огляделся по сторонам: рядом по-прежнему больше никого не было, и великан смотрел в другую сторону.
– Поверь мне, прошу, – быстро зашептал Деян, наклонившись к самому ее уху и ухватив за запястье, не давая уйти. – Я не шучу, не лгу, не брежу. Этот, во дворе, – он… Он вообще не человек, Эл! Кукла. А второй, который ушел, – он, чтоб его, на самом деле князь. И чародей, настоящий. «Голем». Такой же древний, как треклятые развалины, и еще более сумасшедший, чем старуха Вильма, которая мне про него рассказывала. Она говорила – он сам этот свой проклятый замок и разрушил! Впал в ярость и всех – жену с ребенком, слуг, соседей – всех перебил… Но сам о том не помнит. И лучше ему ничего не знать, не знать, что мы знаем, и о том, что я рассказывал девчонкам, тоже, и никому другому не знать, потому как… – Он запнулся, окончательно запутавшись.
– Потому как наши все равно тебе не поверят. А этот самый князь, если захочет разузнать побольше, может кнутом или колдовством с тебя кожу содрать для верности, – закончила вместо него Эльма. Тон ее изменился, стал задумчив и насторожен. – Или не с тебя, а с девчонок, да вообще со всех подряд, если разойдется. Это ты хотел сказать?
– Ты мне веришь?
– Не знаю, – Эльма чуть слышно вздохнула. – Но ты ведь не мог такое выдумать, Деян?
– Нет, я не...
– Слово Цапли? – вдруг требовательно спросила она.
В первый миг Деян подумал, что ослышался. Отстранился, поймал ее взгляд, ожидая найти в нем насмешку, но Эльма была серьезна. Серьезней некуда.
«Нашла что вспомнить – в такой-то момент! – Деян невольно крепче стиснул ее запястье. – Мне тебя никогда не понять, Серая».
– Слово, Серая, – прошептал он. – Честное слово Цапли. Иди скорее, прошу. Запритесь в доме и не выходите.
– А ты?
– Я хочу чуть проследить тут за всем. На всякий случай.
Никакого «всякого случая» Деян представить себе не мог, но сидеть, запершись в четырех стенах, в ожидании, когда в дверь постучит чародей, казалось хуже, чем находиться здесь. Кроме того, он сомневался, что сумеет сейчас дойти хотя бы до Беоновой калитки.
Эльма с сомнением посмотрела на него, думая, очевидно, о том же самом.
– Я не болен. Просто-напросто перетрусил. – Он вымученно улыбнулся. – Иди.
Она ушла, одарив его напоследок еще одним недоверчивым взглядом.
Глава третья. Каменная крошка
– I –
После того как Эльма вышла за калитку, Деян просидел некоторое время неподвижно, собираясь с силами. Потом доковылял до крыльца и со вздохом облегчения опустился на лавку. Обе ноги будто превратились в деревяшки – и все же он дошел, не упав и даже не споткнувшись.
«Герой!» – Деян криво ухмыльнулся своей маленькой и бесполезной победе.
Никто не обращал на него внимания, ни великан, ни односельчане, чему он был почти в равной степени рад. Людей во дворе Беона убавилось втрое, но оставшиеся, слишком ошарашенные и встревоженные, чтобы вернуться к обычным делам или спрятаться – а может, тоже страшащиеся ожидания в четырех стенах, – расходиться не спешили; тем паче распогодилось и выглянуло солнце. Некоторые, осмелев, попытались поговорить с великаном: далеко ли войска, не знает ли случайно «господин Джибанд» чего-нибудь о судьбе орыжских и волковских рекрутов, что господа бергичевцы намерены делать с пленными, с жителями захваченных земель? От этих расспросов грубое лицо гиганта принимало выражение растеряное и даже виноватое. «Не знаю. Не понимаю, о чем вы», – гундосил он, чем еще больше убеждал людей, что все произошедшее – не иначе как какая-то хитрость, которая не сулит им ничего хорошего. Они отходили, переглядываясь и перешептываясь. Деян чутким слухом улавливал обрывки их разговоров: более всего людей занимал вопрос, возможно ли как-нибудь откупиться от чужаков, чтоб солдаты не порушили тут все, и хватит ли добра одновременно на откуп и на то, чтоб пережить зиму. Орыжцы твердо убедили себя, что имеют дело с бергичевскими разведчиками, и разуверить их не могло уже ничего. Пожалуй, даже если б сам Голем прямо заявил, что понятия не имеет, кто такой барон Бергич, – они точно так же переглянулись бы и пошли шептаться промеж собой, чего он пытается эти добиться.
Деян сокрушенно вздохнул: в голове не было ни единой мысли о том, что делать дальше, кроме как надеяться, что чародей уйдет на тракт – хорошо бы не заглянув перед тем в Волковку – и где-нибудь в большом мире сгинет в омуте войны.
«Который немногим позже затянет и нас. В самую пору позавидовать… этому…», – Деян взглянул на Джибанда. Стоять столбом посреди двора великану наконец наскучило, но никакого занятия он себе так и не придумал, потому прошел к дому и сел на полоску сухой земли у стены, прикрыв глаза – словно задремал. Судя по его поведению, какие-то чувства он испытывал, хоть и не был человеком, но соображал туго и плохо понимал, что происходит.