– Кенек.
– Кенек немного рассказал мне о тебе. О несчастии на скале, о том, что знахарка и священник обучили тебя грамоте. Как упрямо ты старался выучиться обходиться деревянной ногой, несмотря на страшные боли.
– Трепло! Ему-то откуда об этом знать, – проворчал Деян, чувствуя, как к лицу приливает кровь. – После того, как я покалечился и потерял родителей, мы почти не общались.
– Известное дело: здоровым неловко рядом с хворыми и несчастными. Однако он не переставал следить за тобой. И многое смог рассказать, хотя, конечно, не все из этого было точно. Поначалу он не хотел отвечать, хотя я заверил его, что не держу на тебя и хозяев дома зла; пришлось припугнуть его. С его слов я понял, что ты сирота без семьи, оставшийся теперь на иждивении соседей, поскольку увечье и телесные хвори не позволят тебе одному вести хозяйство. Затем вернулся ты сам, стал ругаться со мной, заговорил про сказку… Тогда я решил, что это знак судьбы. – Голем отвел глаза.
– Знак судьбы? – недоуменно переспросил Деян.
–Ты несколько раз спрашивал меня – почему я взял тебя с собой. А еще прежде – почему я не забрал у вашего старосты лошадь, чтобы поехать верхом, и оставил твоим односельчанам ружья… Вот тебе и ответ. – Голем вздохнул. Вид у него был смущенный. – Не нужно большого ума, чтобы понять, насколько в твоей Орыжи плохи дела, насколько велика опасность новых нападений. А я не хотел бросать село в еще худшем положении, чем до своего возвращения: вы – жители моих родовых земель, потомки моих людей, а значит, и я, когда-то оставивший ваших предков на милость судьбы, отчасти ответственен за ваши нынешние беды. Одиночество – мое слабое место, как ты знаешь; разговоры с Джебом сводили меня с ума, и я боялся уходить один. Но еще хуже, чем забрать оружие, – увести руки, которые способны его держать; да и кого я мог бы забрать с собой? Кого-то из крепких стариков или женщин, лишив их семьи последней опоры и поставив себя в неловкое положение? Этого Кенека, труса и подлеца, который перерезал бы мне горло при первой возможности? Беседой с ним я за час насытился сполна! Толстяка священника оторвать от паствы и детей? Нет. А тут подвернулся ты… Нужно было потрудиться над тем, чтобы ты смог идти, но в остальном сама судьба указывала мне на тебя, несмотря на твою очевидную неприязнь ко мне. Тебя отличали не только странное сходство с моим предком и осведомленность, но и положение: сделав тебя своим спутником, я, как мне виделось, никому не причиню зла… Это казалось мне очень важным: раз я не способен поправить дела – то хотя бы не вредить больше. Поэтому ты здесь, Деян. Твоя прямота понравилась мне. Я подумал: будет не так уж плохо, если часть моих сил, скудных, но для меня самого все равно бесполезных, послужит тебе. Но главная причина все-таки заключалась в твоем особенном положении; когда я узнал, что ошибся, переигрывать было уже поздно. Тот тип, Кенек, был уверен, что ты в той семье только гость, которого вынуждены принимать из-за соседского долга; и ты им чужой, и они тебе. А я соображал еще слишком туго для того, чтобы заметить сразу, сколь глубоко он заблуждается.
– То есть ты велел мне идти с тобой, потому как в Орыжи от меня пользы никакой, и обо мне там плакать некому? – Деян улыбнулся: от услышанного почему-то сделалось не обидно, а смешно. Может быть, из-за смущения, с которым говорил чародей. – Ну, тогда ты нисколько не ошибся: все правильно. Если чьего-то отсутствия в Орыжи не заметят, так это моего; одна лишь Эльма да дети, быть может, действительно сожалеют о моем уходе… Но так ли уж сильно? Все правильно.
Голем покачал голово:
– В тебе говорит обида. Или неопытность… Та девушка в доме, Эльма, – она любит тебя.
– Ты это утверждаешь, как большой знаток женской любви? – Деян вымученно рассмеялся: все веселье разом куда-то подевалось, оставив горький привкус досады и надежды, которой никак нельзя было позволять крепнуть.
– Я знаток женской нелюбви! – Голем ответил с таким же вымученным смехом. – Твоей подруге ты не безразличен, уж поверь. Все-таки кое-что я понимаю в женщинах: как-никак я имел удовольствие близко знать стольких, скольких не найдется во всей твоей Орыжи и соседнем селе вместе взятых.
– Рад за твой богатый опыт, – хмыкнул Деян.
– Какой уж есть… Когда я сказал, что забираю тебя с собой, она не попыталась выцарапать мне глаза только лишь потому, что я убедил ее: уйти для тебя будет лучше, чем остаться. Ты не согласен, я знаю. Но, по существу, это чистая правда. Я думал, мне удастся убедить и тебя, но ты оказался редкостным упрямцем и даже теперь, зная все, продолжаешь отпираться от своих способностей, которые необходимо развить.
– И продолжу. – Деян предостерегающе поднял руку. – Оставь это, Рибен. Не сейчас.
– Несомненно то, что, связавшись с тобой, я вытащил счастливую карту. Снова я переоценил свои силы… Если бы кто-то другой и проявил ко мне милосердие, ему все равно не хватило бы умения помочь мне выжить. Я не хотел причинять неудобств, но моя добрая воля обернулась для тебя злом и пробудила ненависть; несмотря на это, ты спас меня… Немногие из известных мне людей поступили бы так же. Ты добрый человек, Деян. Будет жаль, если твоя жизнь оборвется рано и бессмысленно.
– Мне тоже, – кивнул Деян. – Но я не хочу лезть из кожи вон, чтобы ее продлить, не хочу со всем этим связываться, становиться одним из вас… Можешь ты это понять?!
– Я по-прежнему кажусь тебе чудовищем?
– Упрямым ослом с головой барана! Нет, – буркнул Деян, с трудом подавив раздражение. – Сам себе удивляюсь, но с некоторых пор не кажешься. Однако я не вижу ни одной причины, по которой мне стоило бы хотеть стать на тебя похожим. Разве твоя сила сделала тебя счастливым? Нет… Я лучше вернусь домой. Я должен вернуться, вернуться тем же человеком, что ушел, – или это будет уже не мой дом… Я не найду там себе места, и останется мне одна дорога – в какой-нибудь ваш чародейский, уж прости, гадюшник. Интриги плести и перевороты делать…Нет уж. Обойдусь без колдовской премудрости. Верю тебе – ты хочешь сделать как лучше. Но не нужно. И довольно об этом, Рибен.
– Какие-то дурацкие суеверия. – Голем раздраженно нахмурился. – Но ладно, будь пока по-твоему, – вздохнул он. – Когда ты ушел в лес перед тем, как напала повертуха, – я думал, все. Конец истории. Последний раз такой ужас охватывал меня в детстве, в казематах, когда отец однажды отсутствовал почти полдюжины дней… Эта хижина похожа на мою первую камеру: такая же теснота, такой же низкий потолок. Худо-бедно я заставил ноги слушаться и пошел за тобой. По счастью, Джеб понял, что пора перестать притворяться, и мы нашли тебя прежде, чем случилось непоправимое… Я был готов умереть, но ты снова спас меня и оттащил назад, едва не расставшись при этом с жизнью: Джеб сказал, что когда он пришел в себя и вернулся в хижину, дверь была открыта; еще немного – и мы оба замерзли бы… Вновь мне повезло.
– А мне, что ли, не повезло, что ты бросился ко мне на выручку? – раздраженно спросил Деян; благодарность чародея начинала надоедать.
– А это, между прочим, мой долг. Я вообще-то твой князь, если ты не забыл. – Голем криво улыбнулся. – Признают меня подданные или нет – мой долг защищать их от всякой угрозы. Так что я никак не мог позволить этой твари тебя сожрать.
– Правда? – Деян удивленно взглянул на Голема: такое объяснение чародейской самоотверженности не приходило ему в голову. Стало даже чуть обидно.