– Я не…
– Не отговаривайтесь обстоятельствами и капризами Абсхар Дамара, – мягко перебила она. – То, что вы еще здесь, – это ваш выбор, и только.
От искушения продолжить спор Деяна избавило возвращение «Абсхар Дамара» и капитана.
Получасом позже, следом за Големом шагая к городским воротам и ведя в поводу вертлявую кобылку, он думал, что Харрана, вероятно, права, – и эта мысль не доставляла ему никакого удовольствия.
– VI –
Людская река за два дня иссякла; теперь о ней напоминал только разбитый большак, сделавшийся после дождей едва проходимым.
– Бергичевцы где-то впереди заняли дорогу, – сказал Валиш, тощий и высокий солдат, на котором мундир болтался, как рванина на пугале. – Но сами не идут, хитрецы. Выжидают.
Капитан Альбут, после свадьбы почти не раскрывавший рта, согласно кивнул.
Сапоги вязли в грязи, лошади постоянно оскальзывались. Когда через версту с большака свернули на перекрестную дорогу поменьше, путь стал еще тяжелее; но Деян был рад – тут они хотя бы не были совсем одни и за несколько верст повстречали аж два армейских обоза: один попутный, другой встречный с какими-то бумагами.
Продвигались то верхом, то пешком, там, где дорога становилась так плоха, что лошади могли переломать ноги, а всадники – шеи; с седла не слезал только Голем, быстро вымотавшийся настолько, что едва мог стоять; Альбут и Валиш по очереди проводили его коня через хляби.
Дело шло медленно, и все же за полдня они покрыли неплохое расстояние, хоть и меньшее, чем Альбут рассчитывал; но затем ехать стало невозможно. Небо затянуло тучами; видимость испортилась, а от накрапывавшего дождя дорога сделалась совсем скользкой.
– Дальше нельзя, Ранко. – Деян, к этому часу уже совершенно измученный и ходьбой, и ездой, с трудом догнал его. – Не сегодня. Вы, может, и проедете, но мы – нет. – Взглядом он указал на Голема, бессильно уткнувшегося лицом в лошадиную гриву, и громко добавил:
– Я человек непривычный; еще верста – и просто с ног свалюсь.
Альбут, поглядев на них обоих, только вздохнул и послал солдат вперед – разбивать лагерь.
Добравшись до выбранного ими места, Деян впервые в полной мере оценил удобство путешествия с бывшей епископской охраной, привыкшей заботиться о «господах»: на поляне уже трещал костер и рядом, между двумя раскидистыми деревьями, был натянут полог из плотной ткани, а земля под ним выстлана ветками. Вместе с капитаном Деян довел теряющего сознание чародея до лежанки и дал тому порцию оставленного Харраной лекарства.
Удостоверившись, что все в порядке, Альбут ушел к своим людям, занятым лошадьми.
– Нужно в чем-нибудь помочь? – окликнул его Деян, но тот отрицательно мотнул головой.
Голем, поворочавшись недолго и прохрипев пару забористых проклятий, забылся глубоким сном. Не зная, куда еще себя деть, Деян сел рядом: под пологом хотя бы не лило за шиворот.
Так, набросив на плечи одеяло, он и уснул, и не проснулся даже, когда один из солдат принес охапку веток и для него; не проснулся и потом, когда стали делить хлеб и копченую рыбу, неохотно врученную им в дорогу Лэшвортом.
Жар от костра обдавал лицо. Он спал, и ему снилась Орыжь: объятые пламенем дома и жгучий дым, призрачные, едва различимые в сизых клубах фигурки людей, безмолвно и бездеятельно наблюдающих за пожаром.
– VII –
Привело его в чувство только несколько сильных толчков.
– Ты стонал и метался, будто тебя живьем жгут, – сказал Голем. – Я решил – лучше тебя разбудить.
Уже стояла глубокая ночь; на костровище тлели одни угли.
– Я думал, если жгут, орут во всю глотку, – сказал Деян. – Рибен, а бывают… как это правильно назвать… вещие сны? О прошлом или о будущем?
– Существуют, и те, и другие; но нечасто, и они всегда неполны и неточны. – Голем вернулся обратно к тлеющим углям и сел на землю, скрестив ноги. – Что тебе примерещилось? Что-то дурное дома?
– Да. Не первый уже раз, – сказал Деян. Он все еще не мог восстановить дыхание после кошмара; фигуры двух часовых на другом конце поляны напоминали ему призраков. По привычке он огляделся, выискивая взглядом Джибанда, – и только тогда вспомнил, что великана больше с ними нет.
– Просто ты много беспокоишься о доме, вот он тебе и снится, – сказал Голем. Кончилось действие лекарства, и его, как обычно, мучила бессонница.
– А какие мороки не дают спать тебе? – спросил Деян.
– Обычно я вижу жену. Как Радмила просит поднести ей зеркало и как разбивает его подвернувшимся под руку железным блюдом; бесконечные наши с ней ссоры. И нашу первую брачную ночь – но это милосердно редко. Странно, – Голем искоса взглянул на него, – что ты спросил.
Деян пожал плечами.
«Мне не следует быть здесь, – подумал он. – Но все-таки я здесь».
Он встал и умылся собравшейся в пологе водой; утолил жажду из нашедшегося рядом кожаного бурдюка.
Спать больше не хотелось: сон пугал.
От холода немели пальцы, и он тоже сел к тлеющим углям. С другой стороны от костровища, завернувшись в плащ, спал капитан Альбут; его лицо казалось высеченным из камня. После неожиданно устроившейся свадьбы смертного холода в капитане стало еще больше, чем до того; но там, где прежде бушевала буря, воцарилось спокойствие. Он не собирался жить – но готов был умереть с чистой совестью.
– Когда-то я думал: люди – они как книги, – сказал Деян. – Что однажды записано, то они и есть. И сколько ни перечитывай, ни подновляй обложку – это уже не изменится. Но, видно, я ошибался: иногда люди все-таки меняются… И не всегда к худшему.
– Все люди меняются: кто-то больше, кто-то меньше, – сказал Голем. – Все живое подвержено переменам, все мертвое – тлену и разложению.
Чародей замолчал. Было слышно, как потрескивают угли в костре, как каплет с полога вода, как фыркает где-то близко недовольная путами и привязью лошадь.
– Скажи, Деян, – Голем окликнул его, уже когда он решил, что достаточно отогрелся и пришел в себя, чтобы попытаться уснуть снова, – чего бы ты хотел?
– Чего бы я хотел? – недоуменно переспросил Деян.
– Что бы ты сделал, окажись ты на моем месте?
– Я не на твоем месте, Рибен, и надеюсь никогда даже близко не оказаться.
– Да я не про колдовство! – Голем поморщился. – А просто про возможности… Про власть, если угодно. Когда я говорил с твоими односельчанами, то назвался хозяином Старожья, князем – тем, кем был когда-то. Но, если взглянуть здраво, это ерунда почище той, что я один из Хранителей. Я ведь ничего не знаю про сегодняшний день Алракьера: каким он стал? Ничего не знаю про то, чего желают люди. А ты здесь, как-никак, живешь. Вот я и спрашиваю: чего ты хочешь? Что бы ты стал делать, если б, скажем, сам стал королем?
– К чему тебе? – спросил Деян, выгадывая время для раздумий.
– Еще спрашиваешь! Ты сам недавно выговаривал мне за то, что прошлое в моих глазах заслоняет настоящее, – сказал Голем со слабой улыбкой. – Пока все идет к тому, что я не переживу встречу с Венжаром, а Венжар не переживет встречи с бароном Бергичем. Но если сложится иначе… – Улыбка чародея превратилась в странную, болезненную гримасу: ему тяжело давалось думать о такой перспективе. – Я не могу и не хочу ничего обещать, Деян: ты и сам слышал, что сказала Харрана. У меня нет времени. Но если будет возможность что-то нужное сделать для людей – я сделаю.
– Ну, знаешь… – протянул Деян. – Я, если ты не забыл, крестьянский сын, а не княжеский! И всю жизнь в глуши прожил. Откуда мне знать, как кому лучше?
Прежде – пока он спокойно жил дома, зачитываясь книгами, которые привез с собой преподобный Терош Хадем, – в его голову приходило множество мыслей о том, что он изменил бы в Орыжи и во всем мире, если б мог; о чем-то таком приятно было помечтать, засыпая.
Но теперь ему сделалось жутко.
Не кто-нибудь, а всамделишный князь и колдун с полной серьезностью спрашивал, «что делать», и не кого-нибудь – а его! Однако в роли мудрого советника Деян себя совсем не видел.