Прежде Деян наверняка содрогнулся бы от такого соседства, но сейчас оно оставило его совершенно равнодушным: он только оттолкнул чью-то окоченевшую ногу в черном сапоге, упиравшуюся ему спину.
На нем – как и на покойниках, и на Петере – надета была синяя бергичевская форма. Чувствовал он себя очень скверно; но это уже входило в привычку.
– Сержант знает, что делать. – Марагар поворотом головы указал на Петера. – Если остановят на дороге – покажете сопроводительные бумаги, а в Охорской крепости передадите коменданту мою записку: дальше он позаботится о вас. Но если что-то пойдет не так, помоги вам ваш бог, – мрачно добавил он.
Лошадь, запряженная в телегу, тихо посапывала, свесив гривастую голову.
– Вам не опасно находиться здесь с нами, Ивэр-абан? – спросил Деян.
– Без меня вас остановили бы сразу. И я хотел попрощаться. – Марагар смерил его долгим взглядом, словно старался лучше запечатлеть в памяти. – Если ты выживешь и вернешься в «большой мир» – разыщи меня. Тысячи в долгу перед тобой, пусть и не знают об этом.
Деян покачал головой:
– Нет никакого долга: простое стечение обстоятельств. Прощайте, Ивэр-абан, – сказал он с толикой сожаления. Хавбагский лекарь был странным, чужим и чуждым ему человеком, но – как бы дико ни было так думать – возможно, в меньшей мере, чем теперь Петер Догжон.
– Прощай, – сказал Марагар и через мгновение растворился в темноте.
Петер потянул лошадь за поводья, и телега со скрипом покатилась вперед.
– Ты объяснишь мне, что произошло? – спросил он нерешительно. – Почему этот иноземный бес помогает тебе… Как ты вообще здесь оказался.
Они выехали из леса на открытое пространство. Деян узнал местность – дорога оказалась та же самая, по которой он четыре долгих дня назад попал в лагерь Венжара ен’Гарбдада. В низине промеж холмов в лунном свете все так же блестела река; только за излучиной – с той самой стороны, где находился Неелов, – по краю неба разлилось зарево. Была Марима-«Цвета» рада теперь этому или нет, но ее мечта сбылась: городу настал конец.
– Пришел на ноге, отрезанной у мертвеца, – сказал Деян. – Вместе с тем, кто сам как мертвец, но для хавбагов – как бог: во имя него Марагар помог нам бежать.
– Что?.. – Петер, обернувшись, вытаращился на него как на сумасшедшего.
– Потом, Петер, – сказал Деян и, оттолкнув мертвеца, откинулся на спину. Над головой чернело звездное небо; луна шла на убыль.
– Потом, – повторил он, понимая, что это «потом» никогда не наступит.
Глава восьмая. Путь
– I –
На покойников Марагар наложил сдерживающие разложение чары: телега, по его замыслу, должна была послужить беглецам какой-никакой защитой.
«Солдаты суеверны», – передал Петер его слова. – «Они привычны к смерти, и все же редкий негодяй будет сердить Горбатую и грабить труповозку».
Деян, когда это услышал, подумал, что хавбаг переоценивает власть предрассудков. Так и оказалось; или же им с Петером просто не повезло: в конце концов, они нарвались не на дезертиров или разбойников, а на обычных, разумных и практичных вояк.
Начало пути прошли спокойно, однако на рассвете следующего дня с дальнего берега ударили пушки – всего единожды, но как будто все разом: грохот стоял такой, будто содрогнулась сама земля. А вечером второго дня малый конный дозор из трех всадников – одного офицера и двоих солдат – окружил телегу. Петер отдал офицеру выданный Марагаром документ с двумя печатями; тот прочитал, поморщился – и порвал бумагу на клочки.
– Лопата есть? – спросил он у Петера.
Тотт промычал что-то невразумительное; он выглядел совершенно сбитым с толку.
– Значит, руками груз свой закапывать будешь, – равнодушно сказал офицер и повернулся к подчиненным. – Дохляков – с возу! Им все одно где лежать. А нам возок и кобыла пригодятся.
– Не вышло бы чего худого, – проворчал один из солдат, спешиваясь.
– Да не боись! – отмахнулся второй. – Ежели б какую важную персону хоронить везли, не поставили бы в охранение двух доходяг… Куда это он девался?
Солдат закрутил головой, шаря взглядом вокруг.
– Чего это твой дружок убег? – спросил он Петера, тоже украдкой оглядывавшегося. – Мы ж не лиходеи какие…
Петер, не скрывая недоумения, пожал плечами:
– Не видал. Небось с испуга брюхо подвело: вернется вскорь.
Деян сдержал рвущиеся наружу ругательства. Он перенес вес на костыль и сделал еще шаг в сторону: чародейская наука пригодилась – неуклюже ковыляя на одной ноге, он все равно оставался невидим. Солдаты даже не успели разглядеть, что он калека.
Но других поводов для радости не было.
Единственное их ружье – одно на двоих – висело на плече у Петера, но тот был растерян и напуган. Даже неприязнь к бергичевцам отступала перед привычкой подчиняться, появившейся у него в плену или еще раньше.
Не он один изменился: прежнего Петера Догжона больше нет, с изумлением и отвращением подумал Деян и снова едва сдержался, чтобы не выругаться вслух. Вместо старого знакомца и старшего товарища, чья самоуверенность и непогрешимость так порой раздражали, рядом стоял побитый и поломанный жизнью человек. И этот человек не смел даже на словах перечить холеному офицеру в чистеньком сидем мундире.
– Разрешится безобразие с рекой – и снова вперед пойдем: никто о твоих покойниках и не вспомнит, – решил ободрить Петера разговорчивый солдат. – Слыхал поутру пальбу?
– Как не слыхать, – буркнул Петер.
– А то ж! Я ажно на месте подскочил, думал – началось. Но то почетный залп был: командир разъяснил. – Солдат украдкой глянул на своего офицера. – То бишь, значит, померла у дарвенцев важная персона; знающие люди говорят – тот самый пришлец, из-за которого весь сыр-бор.
Деян медленно вдохнул и выдохнул: эту догадку он отгонял от себя с самого утра – но и теперь было совсем не время для сожалений об очевидном и давно предрешенном.
– А коли так, то скоро сызнова начнется, – продолжал тем временем солдат. – И лошади рабочие нужны нам позарез… Ну-ка, подсоби! – он по-свойски толкнул Петера в бок.
И Петер, беззлобно пробормотав забористое ругательство, принялся помогать бергичевцам перетаскивать на землю мертвецов.
Офицер, вполне удовлетворенный такой покорностью и не ожидающий неприятностей, тоже спешился, пожелав размять ноги. Не оставив себе времени на раздумья, Деян за три шага подошел к нему со спины и потянул офицерскую саблю из ножен; она была тяжелее топора Киана, но лучше легла в руку.
Офицер еще успел обернуться – не испуганный, но изумленный – и увидеть его; в следующее мгновение Деян рубанул его по шее.
Кровь ударила фонтаном; сабля вошла в тело под углом и застряла.
– Петер!!! – С криком Деян выпустил саблю и, развернувшись, со всей силы ударил бросившегося на выручку к командиру солдата концом костыля под подбородок. Солдат упал, но и Деян, не удержав равновесия, рухнул рядом.
– Петер, давай! – снова выкрикнул он, но в этом больше не было нужды: последняя схватка уже началась – и завершилась в пользу бывшего сержанта Догжона.
Петер, отделавшийся глубоким порезом на щеке, выдернул штык из груди разговорчивого солдата.
– Помоги встать, – сказал Деян. Петер подошел, поставил его на ноги и подал костыль с той же молчаливой покорностью, с которой несколько мгновений до того выполнял приказы бергичевцев.
Офицер, страшно хрипя и заливая землю кровью из разрубленного горла, умирал, заколотый Петером солдат был мертв, но его напарник еще дышал и даже начал приходить в себя. У него было простое некрасивое лицо в рытвинах, слишком большие уши и маленький нос; человек с таким лицом мог бы родиться в Орыжи или Волковке и прожить жизнь, ни разу не надев мундира; пахать землю, хлебать щи да поругивать королей с баронами.
– Закончи сам или дай мне, – сказал Деян. – Очнись уже, Петер!
Но тот продолжал стоять, как истукан, поэтому Деян просто вырвал ружье с примкнутым штыком у него из рук. Последний раз посмотрел в лицо распростертого на земле солдата, приставил острие штыка к ямке под горлом и навалился на приклад всем весом.