«К чему пришли мы?» — простонал Первосвященник, — «К чему пришли мы? Что я слушал давеча и почти готов был совершить? Прочь, дьявол искуситель! О, слава! Победы и надежды! Во что осталось верить, и что осталось свято? Тяжко пережить разочарование, нестерпимо нести этот короб вечно. Зачем мне жизнь? Бог великий, пошли скорее смерть! Непосильны муки бытия!»
Он бросился на диван, лицо зарыл в подушки. Сердце гулко стучало. Могучий телом, необъятный душою, терзаемый страданьем человек лежал ничком молча, недвижимо.
9.2
«Шум пиршества золожил мне уши. Хочу один остаться.»
«Со мной?»
«Ты есть я. И нет у меня жизни иной.»
«Светик ясный, да ведь ты халиф!»
«Я все, что ты захочешь, душа моя! Победы и слава, власть и роскошь — словно самоцветы с изъяном не велики ценой и меркнут в сиянии беспорочного алмаза улыбки твоей!»
«Сладкоголосый соловей мой, сегодня что у нас? Охота?»
«Ах, роза алая, я б век не покидал дворцовые палаты и все бы любовался на красу твою — глаз не насытится!»
«А я бы поплыла с тобой под парусами по озеру, холодному и голубому, и пусть бы лебеди сопровождали нас.»
«Нет озера голубее глаз твоих, нет лебедя белее рук твоих!»
«Как хорошо и в поле и в лесу! Соколы взмоют в небо и принесут фазанов к ногам нашим.»
«Я — золотой фазан у ног твоих, какие еще надобны тебе трофеи?»
«Помнишь ли, Алрой, как появился здесь впервые юный красавец-немой? Руки сложены на груди, глаза потуплены. Их быстрые горячие взгляды украдкой зажигали мне лицо. Ты был пуглив, как птичка. Ушел, а я плакала.»
«Неужто плакала?»
«Клянусь!»
«Повтори, Ширин, волнующие эти слова!»
«Я плакала.»
«Слезы эти хранил бы в хрустальной вазе. Полцарства отдал бы за сей сосуд!»
Она обвила руками его шею, покрыла лицо поцелуями.
Солнце скрылось за минаретом. Фиолетовое половодье залило небеса. Единственная звезда угнездилась поближе к бледной луне — две жемчужины разной величины. Ширин и Алрой вышли в сад. Рай сущий вокруг.
«Красота», — задумчиво произнесла Ширин, глядя на небесные светила, — «почему не дано нам жить одним, для себя и для любви?»
«Царствование утомило меня», — в тон прибавил Алрой, — «давай сбежим куда-нибудь!»
«Сыщем ли счастливый остров, людям недоступный? Как мало мы просим! Ах, кабы этот сад окружен был не опостылевшим Багдадом, а безбрежным морем!»
«Дорогая, мы живем в раю. Хонайну благодаря, безмятежность наша ненарушаема почти.»
«Почти! Мне досаждает мысль, что люди вьются вокруг нас. Всякий, кто осмеливается думать о тебе, крадет у меня часть тебя. И я так устала от роскоши! Я бы хотела жить в пещере и спать на ложе из сухих листьев. Ах, милый! Чем новее удовольствие, тем оно приятнее!»
Содержательная беседа юных супругов была прервана появлением дворцового карлика. В добавок к своему неправдоподобно малому росту и замечательной уродливости он был еще и нем. Поэтому лишь с помощью энергичных телодвижений он сумел сообщить о наступлении часа трапезы. Никто, кроме этого привилегированного субъекта, не посмел бы нарушить покой царской четы.
Ширин и Алрой степенно вошли в трапезную палату. Огромный масляный светильник под потолком источал мягкий свет и чудный аромат. В конце великолепного зала выстроились евнухи в своих алых одеждах, у каждого серебряный посох в руке. Монарх и супруга его уселись на диван, по одну сторону которого находились гвардейцы и с ними рой придворных, по другую — прекрасные видом юные рабыни в разжигающих воображение легчайших нарядах.
Евнухи расступились и пропустили вперед торжественное шествие дюжины рабов. Вошедшие держали в руках отягощенные яствами подносы из золота и серебра, из слоновой кости и черного дерева. Кушанья демонстрировали халифу и принцессе, дабы те могли сделать выбор. Ширин вооружилась ложкой, изготовленной из гигантской жемчужины и снабженной золотой рукояткой, усыпанной рубинами, и принялась за любимый шафрановый суп. Затем она посвятила себя тушеной в фиалковом соусе со сливками и начиненной миндалем грудинке молодого лебедя, тающей во рту. Угодив начальным притязаниям аппетита, принцесса обратилась к изысканому блюду востока — печеным в виноградных листьях маленьким птичкам, садовым овсянкам. Разрывая нежные тушки нежными пальчиками, она с обворожительной настойчивостью потчевала Алроя лакомыми кусочками. Последний великодушно уступал кулинарному обольщению. Гранатовый шербет и золотистое ливанское вино смягчали острый вкус блюд. Наконец, пресыщенный халиф, опасаясь, как бы обеденный стол не занял место алтаря, властью своей положил предел затянувшейся церемонии трапезы. Кушанья исчезли. Наступила очередь омовения рук, для чего были внесены хрустальные чаши с розовой водой и тончайшие полотенца, какие можно изготовить лишь из хлопка с берегов Нила. Питье ароматного кофе с леденцами сопровождалось сладкозвучной музыкой и волнующими танцами стройных красавиц-рабынь. Говоря о застолье, нравы не обойти.